– А у нее говорится – сладкое, хмельное.

– Ладно. Давай попробуем. Прямо завтра.

– Для полировки.

– Ха. – (Я услышал, как у нее вспыхнула улыбка.) – Ш-ш-ш… Спать.

И мы провалились в сон.

Однако из-за новизны ощущений и волнения, из-за ее тепла в этой ночной духоте, ее движений во сне, из-за пружин и конструкций дивана-кровати поспать мне удалось не более пары часов: у меня пересохло во рту и шумело в голове. В серой предрассветной мгле комната предстала совсем убогой. В первую же ночь мы опустошили все привезенные запасы спиртного. Пустые бутылки валялись у меня перед носом вперемешку с надорванными пакетиками от презервативов, рядом с начатой пачкой печенья, большим стаканом мутной воды и блюдцем, которое служило нам пепельницей. В других обстоятельствах я бы, наверное, застонал и схватился за голову, но сейчас этот бедлам виделся мне прикроватным знаком обновленного мужчины, опытного любовника. При виде Фран меня разобрал смех – безумный, ликующий смех, который пришлось заглушить ладонью.

Видок у Фран был ужасающий – куда хуже, чем за все время нашего знакомства. Безвольно разинутый рот обдавал меня горячим, несвежим, алкогольным дыханием, напоминавшим о подсобке паба, и это привело меня в восторг, равно как и черные разводы вокруг ее глаз, и жирный лоб, и засохшие винные кляксы на обветренных губах, и грибообразный прыщ на подбородке, выросший за эту ночь, а поскольку больше всего пленяли меня перегарная тяжесть ее головы на моем плече, и влажное тепло ее бедра, лежащего поперек моего, и телесный запах, исходящий от скомканной, влажной от пота простыни, я задумался: если лежать очень тихо, совсем неподвижно, сколько времени продлится это блаженство?

Но мочевой пузырь распорядился по-своему, и вскоре мне пришлось высвободиться. Стоя в ванной комнатенке, я чистил зубы и одновременно облегчался, мучился от тошноты и прислушивался к таинственным болевым ощущениям – и тут до меня донесся скрежет гравия под колесами автомобиля. Когда я бездумно спустил воду, бачок взревел в тишине, как динозавр, и за матовым стеклом нарисовался размытый силуэт Бернарда, выходящего из машины. Согнувшись в три погибели, я засеменил в комнату, где Фран уже сидела на кровати и придерживала на груди простыню. Я прижал палец к губам и нашел узкую полоску света между шторами. У ворот, шагах в десяти от нас, Бернард возился с засовом, а Полли силилась разглядеть свое отражение в боковом зеркале, чтобы стереть губную помаду из уголков рта.

– Давай скорее, Бернард, – поторопила она, – мы же на поезд не успеем.

Я стоял так близко, что услышал, как Бернард тихо ругнулся, перед тем как сесть за руль.

И они уехали.

– Все чисто?

– Чисто.

– Можно больше не шептаться.

– Да мы и не шептались.

– Можно забить на шепот! – прокричала Фран, я вскочил на диван и накрыл ее рот поцелуем.

– Ишь ты, зубы почистил.

– Угу.

– Так нечестно. От меня несет, как из помойки.

– Нисколько, – солгал я, и мы целовались до тех пор, пока не сравнялись запахом.

В одних футболках мы жарили яичницу на сливочном масле и пили растворимый кофе. Потом втиснулись вдвоем под хилый душ и вернулись в постель. Затем, уже ближе к полудню…

– Пошли гулять?

Как грабители, мы проверяли, нет ли где охранной сигнализации. Особняк был нам недоступен, зато плодовые сады, рощи и луга поступили в наше распоряжение – оставалось только не высовываться, чтобы нас не заметили с дороги. «Я дом любви купила, – говорит Джульетта, – но в права не введена». А мы наутро после главных событий ничтоже сумняшеся ввели себя в права владения.

Но погода выдалась пасмурная, свет сделался мягче, на платанах и дубах появлялись первые скрученные от сухости бурые листья. Такие дни бывают в начале осени; крепко обнявшись, мы пошли через рощу к центральной усадьбе, сегодня призрачно тихой, как пустая сцена.

– Вообрази, каково жить в таких местах.

– Даже подумать странно, да? – сказала Фран. – Я от этого далека. Большие особняки, большие деньги. Возможно, вкус к ним приходит с возрастом. Любовь к вещам. Надеюсь, со мной такого не случится. Я об этом даже не задумываюсь.

– А вот Харпер задумывается. Он собирает автомобильные журналы и помечает в них те модели, которые планирует приобрести. Присматривает и стереосистемы, и все прочее: фотоаппараты, большие часы, которые подсказывают, на какую глубину ты опустился под воду. Он не выпендривается, просто ему это все нравится, хобби такое.

– А тебе разве не хочется заполучить большие часы?

– Нет. Но в то же время и в бедности неохота прозябать. – Слетевшее с языка, это слово прозвучало как-то нелепо и старомодно – я уж стал думать, что оговорился. Но надеялся, конечно, что этого не произошло.

– Финансовые проблемы?

– Нет, я же на бензоколонке зарплату получаю.

– Бешеные деньги.

– Лопатой гребу. Зато у отца эти проблемы в полный рост, а потому и у меня тоже… это как заразная болезнь.

– Я хочу иметь ровно столько денег, чтобы о них не думать.

– Я тоже.

– И работу, которая мне по душе.

– Хочешь прославиться?

– Нет, конечно. То есть против известности я не возражаю, но только если это побочный продукт основной деятельности, а не самоцель. Известность – это большие часы. Кому они нужны? Я хочу заниматься достойным делом. И чтобы у меня были друзья, и любовь, и много секса. Вот. В такой формулировке это все проще простого.

– Понятное дело.

– Нет, серьезно, какие проблемы? У нас с тобой эта цель уже наполовину достигнута.

После этих слов повисла пауза. Мы спокойно говорили обо всем на свете, но только не о будущем. Его скрывал сентябрь, как плотно задернутый занавес. Раздумывая, что ждет нас дальше, я мрачнел, хотя избегать этой темы было нелепо, да и просто трусливо. В юности мы не знали запретных тем. Через несколько минут она набрала полные легкие воздуха и выдохнула:

– Мне кажется, тебе нужно поступать в колледж.

– Нет, я работать пойду.

– Хорошо, но даже если ты завалил экзамены…

– Естественно, завалил.

– Можно где-нибудь перекантоваться, а потом пересдать.

– Ну уж нет.

– Только математику и английский, чтобы потом заниматься чем хочешь.

– Нет, я уже решил.

– Но ты же такой умный, Чарли, а на глупого я бы времени терять не стала.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, а?

– Ладно.

Она взяла меня под руку, и мы оставили эту тему, но дальше разговор как-то не клеился.

Прихватив книги и налив растворимого кофе в старый, найденный в сторожке термос, мы через сад направились к нашему любимому местечку на лугу, где