– Его ведь звали Хасинто Бенавидес, да?

– Ну да.

Тикако опустила глаза и пригубила пива.

– Может, мне тоже вместе с тобой съездить…

Рюмон достал сигарету. Сразу он не нашелся, что сказать. Вспомнился Синтаку.

– Ну да… рестораны-то есть и в Ронде… – только и сказал он и прикурил.

– Похоже, я помешаю тебе там?

Рюмон выпустил дым и взглянул ей в лицо.

– Только что, когда мы разговаривали с Синтаку, он заметил, что ты ведешь свою работу здесь как-то бессистемно. И что раньше, когда ты работала в «Дзэндо», ты всегда тщательно строила планы и действовала строго в соответствии с ними.

Тикако отвела глаза и деланно рассмеялась.

– Синтаку и раньше любил совать свой нос в чужие дела. Мне всегда было трудно сосредоточиться, когда он сидел за соседним столом, – такое ощущение, будто ты вечно под надзором. Он, наверно, много всякой всячины тебе наговорил…

– Да, кое-что… Например, говорил о том, почему ты ушла из «Дзэндо».

Тикако быстро взглянула на него и сразу отвела глаза.

– И почему же, интересно?

– По его убеждению – из-за мужчины. Или чтобы поставить точку в интимных отношениях, или чтобы избавиться от чьих-то назойливых преследований – как он утверждает, общественное мнение на этот счет разошлось.

Скулы у Тикако обострились, она снова выпила пива. Вытащив из его пачки сигарету, неумело закурила.

– Вот наглость.

Рюмон следил за движениями ее пальцев.

– С каких это пор ты куришь?

– Только иногда, с тех пор как занялась свободной журналистикой. Ну и что же ты ему на это ответил?

– Честно говоря, ничего. Потому что слова «назойливые преследования» мне кое о чем напомнили. А я-то думал, что никто ничего не знает… Страшная, однако, штука – слухи. – Он покраснел до самых ушей.

Вдруг в его сердце шевельнулось сомнение. Тогда он отнес слова Синтаку на свой счет, но, может быть, зря?

Тикако нахмурилась и погасила в пепельнице сигарету, которой затянулась всего один раз.

– Пускай говорят себе, что им только вздумается. Ну а я… я хочу, следуя моей бессистемной системе, съездить вместе с тобой в Ронду.

Рюмон произнес, колеблясь:

– Честно говоря, Синтаку хотел тоже поехать – и позвать тебя. Но я отказался. Кадзама едет со мной, и я решил, что его будет вполне достаточно.

Рот Тикако скривился в улыбке:

– А зачем ему обо всем докладывать? Поедем втроем, вместе с господином Кадзама.

Рюмон молча выпил.

До сих пор он почему-то был совершенно уверен, что Тикако ушла из «Дзэндо» именно из-за него. Но в этом случае вряд ли его слова смутили бы ее настолько, чтобы ей пришлось хвататься за сигарету – вещь для нее явно непривычную.

В сердце поселилась смутная тревога.

Ханагата Риэ положила трубку.

Только что она поговорила с Окадзака Синсаку, впервые после долгого перерыва.

Взяв бутылку шерри, она до половины наполнила рюмку и выпила ее залпом.

Окадзака было за сорок, и у него было свое частное дело – он занимался обработкой различных печатных данных. У него была собственная контора в Отяномидзу,[86]именовавшаяся «Бюро исследований „Модерн"». Он делал репортажи для всевозможных журналов, собирал материалы для писателей и обозревателей, у которых не хватало на это времени, и нередко брался за дела, более подходящие частному сыщику, соглашался на любую работу и вообще был человеком весьма необычным.

Их знакомство началось с того, что Риэ попросила его написать статью в журнал, который она издавала в рамках своего научного общества по новейшей истории Испании. В этой области Окадзака владел обширными знаниями и вряд ли уступил бы иному специалисту. Он собрал также довольно большую библиотеку на эту тему.

Вскоре после того как между ними начались интимные отношения, Риэ оказалась замешана в одну скандальную историю, которую она сильно переживала. Ей было необходимо остаться на некоторое время одной – еще и для того, чтобы разобраться в своих чувствах к Окадзака.

Именно поэтому она и решилась отправиться в одиночку в Испанию. За последние несколько месяцев ее сердечная рана, казалось, начала наконец затягиваться.

Но вовсе не личные проблемы вынудили ее позвонить Окадзака.

Вчера поздно вечером ей звонил Кадзама и сказал, что на следующий день уезжает вместе с Рюмоном в Ронду.

Тогда же Кадзама в подробностях рассказал ей обо всем, что им удалось узнать от Хоакина эль Оро. По его словам выходило, что Хоакин когда-то встречался с Гильермо, но связного рассказа от него добиться так и не удалось.

Больше всего Риэ заинтересовал тот факт, что в разговоре с ними Хоакин говорил что-то об орловском золоте.

Еще до приезда в Испанию, когда Риэ разглядывала книги на полках в токийской конторе Окадзака, ей попался на глаза английский текст, озаглавленный «Наследие Александра Орлова».

Оказалось, что это был протокол показаний, которые Орлов представил американскому Сенату. Каким образом Окадзака сумел раздобыть этот протокол, она забыла. Но ей смутно помнилось, что, когда она листала его, ей попался на глаза материал, в котором говорилось что-то об испанском золотом запасе.

Теперь же, узнав от Окадзака содержание документа во всех деталях, Риэ пришла в сильное возбуждение.

Выяснила она следующее: вполне вероятно, что часть испанского золотого запаса, отданного во время гражданской войны на сохранение России, а именно сто ящиков с золотыми слитками, оказалась невостребованной и была спрятана где-то на испанской земле.

Кадзама наверняка был прав, когда, говоря с ней по телефону, предположил, что именно эту тайну и имел в виду Хоакин в своей песне, которую спел в кабаке в конце своей программы.

Но если это правда, то оставалось думать только одно: Хоакин и Гильермо участвовали в операции по сокрытию золота. Конечно, предположение это было несколько сомнительное, но исключать его тоже не следовало.

Пригодится эта информация Рюмону в его поисках Гильермо или нет, Риэ не знала, но известить его, пожалуй, все же стоило.

Кадзама сказал ей, что они с Рюмоном остановятся в Ронде в гостинице «Рейна Виктория». Риэ решила обязательно дозвониться до них и сообщить им эту информацию.

Риэ как раз вымыла и убрала рюмку из-под шерри, когда раздался мелодичный звонок домофона.

Она подняла трубку и услышала знакомый голос:

– Это я, Барбонтин. У меня к тебе разговор. Я пришел один и не стану требовать, чтобы ты меня впустила.