Метрдотель проводил его к столику на двоих, помещавшемуся на балконе, откуда открывался вид на просторный обеденный зал. Там небольшой оркестр играл грузинские любовные песни. Меткалфу подали теплый крестьянский хлеб, отличное сливочное масло и осетровую зернистую икру. Он жадно принялся есть и выпил сразу несколько бокалов боржоми – сильно газированной, пахнущей серой грузинской минеральной воды. Когда странного вида метрдотель подошел к нему, чтобы принять заказ – он был необыкновенно услужлив по отношению к этому американцу, который оказался таким щедрым на чаевые, причем в долларах, а не в никому не нужных рублях, – Меткалф решил заказать обед и для себя, и для Роджера. Несомненно, друга задержало что-то важное. Когда Черпак явится (если явится), чтобы объявить о каком-то успехе, его, по крайней мере, будет ждать на столе еда. Меткалф заказывал гораздо больше, чем каждый из них был в состоянии съесть: сациви, шашлыки, бифштексы и фазанов.

Оркестр заиграл грузинскую песню «Сулико», которую Меткалф запомнил по первому посещению Москвы. Он связал ее с Ланой, точно так же, как очень многое другое в Москве. Его сознание захлестнули воспоминания о ней, и он ничего не мог с этим поделать. И он не мог думать о ней без мучительного, порождающего отвращение к себе, чувства вины. Он самым подлым образом втравил ее в то, что она сейчас делает. Корки изобрел головокружительно дерзкий план, для которого требовалось передаточное звено, а эту роль могла сыграть только Лана. Если этот план удастся, он перевернет весь ход войны. Больше того, он изменит ход всей истории. Что значила судьба одного человека по сравнению с судьбой планеты? Но Стивен не мог так думать; это был тот самый образ мысли, который вел к тирании. Именно в этом были убеждены Гитлер и Сталин: судьба масс перевешивала права индивидуума.

А он любил ее. Это была чистая правда. Он любил эту женщину и пребывал в отчаянии из-за того положения, в которое она попала, оказавшись в опасной близости от жерновов судьбы. Он пытался найти себе оправдание и уговаривал себя, что, если его план удастся, она вместе со своим отцом окажется на свободе. Но он знал также, что риск неизмеримо велик. В любой момент что угодно могло сорваться. Ее могли поймать, и тогда ее ждала бы неминуемая казнь, а эта мысль была слишком ужасна для того, чтобы он решился хоть немного задержаться на ней.

Взглянув во второй раз на часы, он с удивлением обнаружил, что уже без двух минут восемь. Он поднялся из-за стола и направился в мужскую комнату.

Когда Меткалф вошел, Амос Хиллиард уже находился там; он мыл руки под краном.

Меткалф собрался было заговорить, но Хиллиард приложил палец к губам и указал на закрытую кабинку. Повернувшись туда, Меткалф увидел под далеко не доходящей до пола дверцей грубые, явно русские ботинки и спущенные на них русские же брюки с обтрепанными краями. На мгновение Меткалф растерялся; он не подготовился к возможности того, что им могут помешать. Он подошел к длинному ряду писсуаров и помочился. Хиллиард продолжал мыть руки и следить за закрытой кабинкой в зеркало.

Меткалф закончил, спустил воду. Но русский все еще оставался в кабинке. Могло ли это быть совпадением? Вероятно, решил Меткалф, совпадение, и ничего больше. Он подошел к раковине, соседней с той, где возился Хиллиард, и, встретившись в зеркале со взглядом дипломата, послал ему вопросительный взгляд.

Хиллиард молча пожал плечами. Сердце Меткалфа билось все чаще и чаще. Если бы их с Хиллиардом сейчас вдруг забрали, следовало ожидать серьезных неприятностей.

Он знал, что Хиллиард имеет при себе первый комплект фальшивых документов, которые были сработаны техническими специалистами Корки и переправлены в Москву дипломатической почтой. Если бы эти документы обнаружили при любом из них, они оба на всю оставшуюся жизнь исчезли бы в безднах ГУЛАГа или, что вероятнее, были бы, как говорят русские, поставлены к стенке. Поэтому неудивительно, что Хиллиард выглядел таким угрюмым. Он знал, какой опасности подвергается.

В конце концов за дверцей зашумела вода, и из кабины появился один из русских посетителей ресторана. Он посмотрел на две раковины, занятые Меткалфом и Хиллиардом, смерил негодующим взглядом обоих мужчин и вышел из уборной. Хиллиард, как был, с мокрыми руками, метнулся к двери и запер ее на задвижку.

Потом он так же быстро вынул из кармана пиджака завернутый в несколько слоев бумаги пакет и вручил его Меткалфу.

– Это только первая партия, – прошептал он. – Вскоре придет еще.

– Спасибо, – проронил Меткалф.

– По правилам хорошего тона я должен был бы ответить вам: «Не стоит того», или «Какие пустяки», или «Всегда рад оказать вам услугу», но все это было бы ложью, – сказал Хиллиард. – Я пришел сюда только по приказу Корки, и вы сами это отлично знаете. Если бы меня попросил сделать это кто-нибудь другой, я бы заявил: идите куда подальше. Я не знаю, что это за документы – они запечатаны, – но, когда вы покинете Москву, я буду счастлив.

– А я – еще больше.

– Ладно, слушайте, прежде чем сюда начнет рваться еще какой-нибудь объевшийся русский с переполненным пузырем. Это наша последняя встреча. С этого времени мы с вами будем поддерживать связь через тайники.

– Хорошо. В любом случае это будет безопаснее, – решил Меткалф.

– Корки говорит, что у вас хорошая память. Используйте ее. Не записывайте ни одного слова, вы меня слышите?

– Я вас слушаю.

Страх и негодование, казалось, полностью изменили Хиллиарда. Внешне он оставался тем же самым малорослым, мягкотелым, лысеющим мужчиной в очках. Но в болтливом очаровательном уроженце Среднего Запада начала проявляться твердая сердцевина. Он был зол и глубоко напуган, и, видя эту перемену, Меткалф тоже почувствовал, что им постепенно овладевает все более сильный страх.

– На углу Пушкинской улицы и проезда Художественного театра вы найдете два магазина почти рядом друг с другом, ясно? Один – это магазин номер девятнадцать, вывеска «Мясо». – Он произнес это слово по-русски, а потом перевел на английский.

– Благодарю вас, – отозвался Меткалф, стараясь говорить как можно саркастичнее. Хиллиард, конечно, знал, что он говорит по-русски даже лучше, чем сказал ему.

– Второй называется «Женская обувь». – Хиллиард на сей раз не стал переводить. Меткалф кивнул.

– Вход в здание между этими магазинами никем не охраняется, открыт круглосуточно. Когда вы туда войдете, справа увидите радиатор отопления, прикрепленный к стене металлической скобой с одной стороны. За радиатором промежуток в несколько сантиметров. Следующий комплект документов будет лежать там.

– Не самая лучшая идея, – заметил Меткалф. – Когда радиатор включат, документы могут загореться.

Хиллиард нахмурился.

– Ради Христа, мы же в Москве! Две трети радиаторов здесь просто не работают, и этот как раз относится к этим двум третям. Можете мне поверить. А поскольку мы в Москве, его не будут чинить в течение ближайших пяти лет.

Меткалф кивнул.