Томасу срочно нужна помощь.

Хоть я и не психиатр и ни с чем подобным до сих пор не сталкивалась, мне не казалось, что это похоже на проявление депрессии.

Это выглядело… сумасшествием.

Я встала и, пятясь, вышла из помещения, оставив дверь незапертой. Времени было в обрез. Но вместо того чтобы вернуться домой, я пошла к коттеджу, где жили Гидеон с Грейс, и постучалась в дверь. Открыла Грейс, одетая в мужскую футболку, со спутанными волосами.

– Элис? – удивилась она. – Что случилось?

У моего мужа плохо с головой. Заповедник гибнет. Маура потеряла малыша.

Выбирай.

– Гидеон дома? – спросила я, прекрасно зная ответ.

Не у всех же мужья тайком уходят посреди ночи, чтобы писать всякую чушь на полу, стенах и потолке пустой комнаты.

Он подошел к порогу в одних шортах, с голым торсом, держа в руках рубашку.

– Мне срочно нужна твоя помощь, – сказала я.

– Что-то со слонами? Какие-то проблемы?

Я не ответила, просто развернулась и пошла к африканскому сараю. Гидеон поспешил за мной, на ходу одеваясь.

– Которая из девочек?

– Со слонами все в порядке, – дрожащим голосом произнесла я; мы оказались внизу винтовой лестницы. – Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, и, прошу, не задавай вопросов. Договорились?

Гидеон взглянул мне в глаза и кивнул.

Я поднималась по ступенькам как на плаху. Теперь, оглядываясь назад, могу сказать: вероятно, так оно и было. Возможно, именно тогда я сделала первый шаг к долгому и фатальному падению. Я открыла дверь, чтобы Гидеон мог заглянуть внутрь.

– Черт возьми, – выдохнул он. – Это что такое?

– Понятия не имею. Но ты должен закрасить это к утру. – Тут нити самоконтроля порвались, я согнулась пополам, не в силах вдохнуть и не способная более сдерживать слезы. Гидеон потянулся было утешить меня, но я отшатнулась, с трудом выдавила из себя: – Поторопись! – И кинулась вниз по лестнице, обратно в коттедж.

Томас как раз открывал дверь ванной, его тело окружали клубы пара.

– Я тебя разбудил? – спросил он и улыбнулся той своей фирменной улыбкой, которая заставляла меня затаив дыхание слушать его в Африке, которая стояла у меня перед глазами, стоило только смежить веки.

Если у меня есть шанс спасти Томаса от себя самого, нужно заставить его поверить в то, что я ему не враг. Надо, чтобы он знал, что я верю в него. Поэтому я налепила на лицо подобие улыбки.

– Мне показалось, Дженна плачет.

– С ней все в порядке?

– Спит крепко, – сказала я Томасу, сглотнув застрявшую в горле кость правды. – Наверное, страшный сон приснился.

Я солгала Гидеону, ответив, что понятия не имею, что написано на стене. Я знала.

Это был не случайный набор букв и цифр, а химические формулы лекарственных препаратов: анизомицина, U0126, пропанолола, D-циклосерина и нейропептида Y. Я писала о них в одной статье, когда пыталась выявить связи между памятью и когнитивными способностями слонов. Эти средства, если применить их вскоре после травмы, входили во взаимодействие с миндалевидным телом головного мозга и препятствовали тому, чтобы воспоминания были закодированы в памяти как болезненные или тревожные. Ученые, проводившие опыты на крысах, успешно устраняли у животных стресс и страх, вызванные определенными воспоминаниями.

Можете представить, какие это открывало перспективы, и в последнее время отдельные медики начали проверять эту смелую гипотезу на практике. Среди врачей возникли разногласия относительно того, можно ли назначать данные средства жертвам насилия. Помимо вопроса чисто практического свойства: «Останется ли заблокированная часть памяти таковой навсегда?», имелись и проблемы морального плана, к примеру: «Может ли человек, получивший психическую травму, дать согласие на применение таких препаратов, если он по определению не способен мыслить здраво?»

Почему Томас вдруг вспомнил о моем исследовании и как это связано с его планами собрать денег для заповедника? Хотя, возможно, никакой связи тут и не было. Если человек действительно спятил, он может видеть скрытый смысл в отгадках к кроссвордам или прогнозах погоды. Он сконструирует реальность, полную случайных связей, которые всем остальным покажутся абсурдом.

Прошло уже немало времени, но я помнила, какой вывод сделала в той статье: мозг не случайно устроен так, чтобы память могла подавать нам тревожные сигналы. Если воспоминания защищают нас от опасностей в будущем, то в наших ли интересах стирать этот негативный опыт с помощью лекарств?

Смогу ли я когда-нибудь забыть эту комнату, изрисованную петлями граффити из химических формул? Нет, даже когда Гидеон вернет стенам изначальную белизну. Может, так будет лучше. Это станет напоминанием, что человек, которого я, как мне казалось, любила, на самом деле совсем не тот, что утром, насвистывая, вошел на кухню.

У меня созрел план. Я хотела помочь Томасу. Но не успел он отправиться в свою обсерваторию, как явились Невви и Грейс.

– Мне нужна твоя помощь с Хестер, – сказала Невви, и я вспомнила, что накануне пообещала ей: сегодня мы попробуем свести двух африканских слоних в один вольер.

Я могла бы отложить это на потом, но тогда Невви начала бы задавать ненужные вопросы, а говорить о прошлой ночи мне не хотелось.

Грейс протянула руки к Дженне, и я подумала о нашем вчерашнем разговоре.

– А Гидеон… – начала я.

– Он все закончил, – сказала она.

Большего мне и не нужно было знать.

Я пошла вслед за Невви к вольерам наших африканок, украдкой косясь на верхний этаж сарая с окнами, заделанными пластиком, и всепоглощающим запахом краски. Находился ли Томас там сейчас? Разозлился ли он, обнаружив свою работу испорченной? Впал в отчаяние? Или остался безучастен?

Подозревает ли он меня?

– Эй, Элис, ты о чем задумалась? – спросила Невви. – Я, вообще-то, задала тебе вопрос.

– Прости. Ночью плохо спала.

– Ты хочешь убрать изгородь или отодвинуть ее вперед?

– Я сделаю в ней ворота.

Мы соорудили загородку из колючей проволоки, чтобы отделить Хестер от Мауры, когда поняли, что та беременна. Сказать по правде, если бы любая из слоних захотела перебраться на другую сторону, то легко могла бы это проделать. Но эти две самки, прежде чем их разлучили, провели вместе слишком мало времени, чтобы между ними возникли крепкие узы. Они были хорошими знакомыми, а не подругами и пока еще не испытывали сильной взаимной привязанности. Вот почему я, мягко говоря, не считала идею Невви блестящей.

В Ботсване существует поговорка: «Go o ra motho, ga go lelwe» – «Где есть поддержка, там нет горя». Справедливость данного тезиса можно наблюдать и в дикой природе, когда слоны оплакивают гибель члена своего стада. Через какое-то время несколько животных отделяются и идут на водопой. Остальные исследуют буш в поисках корма. Рядом с телом остаются один или два слона, обычно дочери и юные сыновья умершей слонихи, которые отказываются возвращаться к обычной жизни. Но стадо всегда приходит к ним. Родичи могут явиться все вместе или послать одного-двух представителей. Соплеменники громко трубят: «Пойдем!» – и наклоняются всем корпусом к скорбящему товарищу, как бы подбадривая его и жестами призывая присоединиться к ним. Наконец все вместе уходят. Но Хестер не была Мауре ни сестрой, ни кузиной – просто другая африканская слониха. Стимулов слушать ее у Мауры было не больше, чем у меня, если бы ко мне на улице вдруг подошел незнакомец и пригласил пообедать с ним.