Почему эта судьба много лет назад так взволновала меня, что я снова и снова, с большими перерывами, возвращался к ней? Только ли потому, что он жил в одном со мной городе?

Почему-то мне кажется, что все это далеко не случайно, что где-то там, в заоблачных высях, я встречу его…

1976–1977 гг.

P.S.

Моя жизнь складывалась так, что я больше не мог заниматься разгадкой судьбы «Св. Анны» и членов ее экипажа, все это было уже за пределами моих возможностей, в том числе финансовых. Мое время все больше отбирали другие дела, заботы о хлебе насущном. В 1998 году журнал «Подъем», выходящий в Воронеже и переживающий, как и я, не самую лучшую пору, назвав переработанный и дополненный вариант моей документальной повести «Загадка штурмана Альбанова» романом-поиском, опубликовал его специальным выпуском июньского номера — от корки до корки, — за что я журналу и прежде всего его главному редактору Ивану Ивановичу Евсеенко чрезвычайно благодарен. Страничку с тупиковыми вопросами об экспедиции на «Св. Анне» на русском и английском языках я повесил в интернете, но никто на мою просьбу не откликнулся. Время от времени в печати появлялись публикации самых разных авторов о «Св. Анне», но они ничего к тому, что я уже знал об этой экспедиции, не добавляли.

И вдруг однажды смотритель мемориального Дома-музея С. Т. Аксакова в Уфе Тамара Константиновна Фролова принесла мне газету «Сельская жизнь» со статьей глубокоуважаемого мной писателя Николая Андреевича Черкашина, в прошлом военного моряка, я всегда с удовольствием читал его статьи и документальные очерки о нашем военно-морском флоте. В статье в «Сельской жизни» Николай Андреевич Черкашин вскользь упоминал, что в одну из своих последних поездок в Европу он, возможно, наткнулся на следы бесследно исчезнувшей «Св. Анны»…

Через журнал «Наш современник», авторами которого мы оба являемся, я узнал адрес Николая Андреевича и послал ему свою книгу-журнал, изданную «Подъемом». Уже через неделю получил от него письмо:

«Благодарю за книгу, первое издание которой в издательстве „Мысль“ в 1981 году я безуспешно искал, в том числе в букинистических магазинах, она давно стала библиографической редкостью. Хорошо, что вам удалось ее переиздать…

В Штральзунд меня занесло без всяких дел. Просто в один из воскресных октябрьских дней 1988 года мои берлинские друзья Петра и Манфред, у которых я гостил, решили показать мне старый ганзейский город-порт. Мы сели в скорый поезд, бегущий на северо-восток Германии, и через три часа, как до Твери, докатили до Штральзунда.

Островерхий город с взъерошенной временем красной чешуей черепиц весьма походил на Ригу, с той разницей, что вместо Даугавы Штральзунд пересекала неширокая протока между материком и островом Рюген. Лютеранские петухи на шпицах смотрели в море. От остывшей Балтики веяло промозглой осенью, и мы отправились на поиски подходящего кабачка. Мы обогнули монастырь Святого Духа с госпиталем для престарелых моряков и наконец нашли то, что искали: два фонаря — желтый и красный — зазывно светились в сумерках перед входом в бир-штубе — пивной погребок — „У Ханзы“.

Рослый немолодой буфетчик в кольчужном фартучке на пивном брюшке и наколотой на предплечье розой ветров кивнул нам на столик под деревянным рулевым колесом, украшавшим стену зала. К ступице штурвала была прикреплена русская икона, как мне сначала показалось, — Божией Матери. Однако присмотревшись, я разобрал церковнославянскую вязь: „Святая Анна Кашинская“. Штурвал этот маячил у меня прямо перед глазами. На медной закладке проступали затертые латинские литеры „…andor…“.

Это все, что осталось от названия судна, которое когда-то управлялось этим штурвалом. „Андора“? — гадал я. — „Пандора“?

По моей просьбе Петра спросила у буфетчика, что за имя начертано на штурвале. Тот пожал плечами и сказал, что эту реликвию добыл для бара его отец, бывший рыбак. Он вызвался позвонить ему и набрал номер. После недолгой беседы пересказал нам, что услышал.

После разгрома Гитлера Германия страшно голодала, и администрация союзных держав разрешила немецким рыбакам выходить в Балтийское и Северное моря. Но никому не хотелось вытягивать своими тралами морские мины, которыми оба моря были начинены, как хороший суп клецками, и все сейнеры забирались дальше на север. Отец ходил механиком на небольшом траулере. В эту пору по морям носило много брошенных и полузатопленных посудин. Особенно часто встречались они в Северном море, куда течениями выносило остатки разгромленных арктических конвоев.

Однажды, это было осенью 1946 года, отцовский траулер чуть не врезался в густом тумане в брошенную парусную шхуну.

— Чей это был парусник?

— Отец не знает. На нем не было ни флага, ни имени на борту. Вот и вся история.

Я покидал Штральзунд, даже не подозревая, что этот город таит ключ к тайне „Св. Анны“. Точнее, половину ключа. Вторая его часть приоткрылась именно там, откуда шхуна лейтенанта Брусилова вышла в свой последний, хочется верить, все еще неоконченный рейс — в Екатерининской гавани, на гранитных берегах которой стоит город Полярный. Некогда рыбацкий поселок на выходе из Кольского залива превратился за сто лет своего существования в большой, по полярным меркам, город, в крупную военно-морскую базу Северного флота. Вот в этом, ныне забытом Богом и Минфином граде выходит на невесть какие средства — на энтузиазме любителей истории края — провинциальный журнал „Екатерининская гавань“. Один из номеров подарил мне главный редактор этого уникального издания Игорь Опимах. Открываю и первым делом читаю статью на „местные темы“ — „Экспедиция Брусилова“. А в ней такие строки:

„Шхуна вышла из Петербурга 10 августа (28 июля) 1912 года… Когда „Св. Анна“ выходила в Финский залив, произошел такой эпизод. Мимо прошла яхта „Стрела“, на борту которой находился будущий президент Франции Пуанкаре.

— Как прежде называлась яхта? — заинтересовался он.

— „Пандора“.

— Да, — задумчиво сказал будущий президент, — Пандора — богиня, которая неосторожно открыла сундучок с несчастьями.

И эта слова оказалась пророческими“.

Стоп! Пандора! „Св. Анна“ раньше называлась „Пандора“! Нанести новое имя на борта — полдела. Но на штурвале и на некоторых деталях было выбито первородное имя „Pandora“! На медной накладке рулевого колеса в штральзундском кабачке были вытравлены литеры „…andor…“. А это ведь вполне могли быть остатки надписи „Пандора“, которую суеверные моряки пытались забить. Икону Святой Анны — какую же еще могли им вручить перед походом?! Конечно, это могла быть и икона Николая Морского, покровителя моряков, и Христа Спасителя. Но к штурвалу „…andor“ все-таки была прикреплена икона Святой Анны. Два совпадения… По двум точкам штурманы берут пеленг. Можно ли это маленькое открытие считать пеленгом на пропавшую шхуну? Что, если именно брусиловскую „Аннушку“ встретили в Северном море немецкие рыбаки?..»

Вот такое письмо. Как жаль, что Николай Андреевич Черкашин познакомился с моей книгой только после своей поездки в Штральзунд, иначе он обязательно поехал бы к отцу кабатчика, чтобы узнать подробности: что еще было на шхуне, какие предметы, бумаги ли…