Сведения о событиях, предшествующих Ачинскому взрыву, и о самом взрыве нахожу и в воспоминаниях «Белая Сибирь» колчаковского генерала К. В. Сахарова, изданных в Мюнхене в 1923 году:

«От какой-либо обороны и задержки большевицкой красной армии, наступавшей с запада по пятам за нами, пришлось отказаться совершенно. Необходимо было спешить вовсю к Красноярску: там силы бунтовщиков увеличивались с каждым днем…

Особенно трудно было двигаться 3-й армии, которая имела район к югу от железнодорожной магистрали с крайне скудными дорогами, по местности гористой и сплошь заросшей девственной тайгой. По той же причине была потеряна связь со штабом 3-й армии.

Штаб главнокомандующего ген. Каппеля, выжидая приближения корпусов, в своем эшелоне медленно продвигался на восток, простаивая по несколько суток на каждой небольшой станции. В Ачинске во второй день нашего пребывания около полудня, как раз, когда к вокзалу подошел поезд одной из частей 1-й Сибирской армии, раздался около штабного эшелона оглушительный взрыв.

Был ясный морозный день. Солнце бросало с нежно-голубого холодного неба свой золотой свет, как гордую улыбку — без тепла. Мороз доходил до остервенения. По обе стороны яркого солнца стояли два радужных столба, поднимаясь высоко в небо и растворяясь там в вечном эфире.

Я вернулся из городка Ачинска, куда ездил купить кошеву для предстоящего похода — присоединения к 3-й армии. Только вошел в свой вагон, не успел снять полушубок, как раздался страшный по силе звука удар. Задрожал и закачался вагон, посыпались стекла.

Схватив винтовку, которая всегда висела над моей койкой, я выбежал из вагона. На платформе у вокзала смятение. Ничком лежало несколько убитых, и их теплые тела еще содрогались последними конвульсиями. Бежали женщины с окровавленными лицами и руками; солдаты пронесли раненого, в котором я узнал моего кучера, только что вернувшегося со мной. В середине штабного эшелона горели вагоны, бросая вверх огромные жадные языки ярко-красного пламени.

Кровь и огонь… Вот провел офицер маленького прелестного ребенка с залитым кровью личиком и огромными глазами с застывшим в них выражением ужаса; мальчик послушно шел и только повторял:

— Мама, ма-ма… Хочу к маме…

Выйдя из вагона, я встретился с генералами Каппелем и Ивановым-Ризовым; вместе направились к горящим вагонам. Надо было распоряжаться, чтобы спасти всех, кого можно, и не дать распространиться огню.

Число жертв было очень велико. Убитые, покалеченные, жестоко израненные; у одной девушки, сестры офицера, выжгло взрывом оба глаза и изуродовало лицо, несколько солдат также лишились зрения; многим поотрывало руки и поломало ноги.

Кому это было нужно?.. Упорно держался слух, что злодеяние — погибло и пострадало несколько сот человек, — взрыв произведен был эсеровской боевой ячейкой…»

Что касается почты, которую Валериан Иванович нес на Большую землю и непонятное исчезновение которой дало повод приверженцам так называемого «нравственного метода» положить тень на его честное имя, то все, по нашему с Владиленом Александровичем Троицким мнению, объясняется очень просто. И не сразу эта простая мысль пришла к нам. Валериан Иванович не знал, что конкретно находится в запечатанном пакете, ибо запечатывали его не у него на глазах. Помните, он очень удивился: писали письма все — несколько недель, а почта «оказалась очень невелика, не более пяти фунтов». Простейший подсчет содержимого в пакете, опечатанного пятью сургучными печатями, а также запаянных вместе с ним в жестяной банке документов свидетельствует, что в банке не было ни личных писем Брусилова, Жданко, ни корреспонденции В. Шленского для газеты «Архангельск», в которой он был нештатным сотрудником. «Нравственный метод» всем, и в том числе и нам, затуманил мозги. Когда мы высчитали вес судового журнала, официальных документов и пакета с жестянкой, то и получилось около или даже чуть более пяти фунтов.

Куда же делась почта? Объяснение тут может быть простое. В силу сложившихся тяжелых отношений с Альбановым Брусилов вряд ли доверил ему личные письма, тем более что в них, возможно, были нелестные характеристики Альбанова. Скорее всего, что он тайком от Альбанова доверил их П. Максимову или Я. Регальду, которые были наиболее близкими ему людьми в отряде Альбанова.

И то, что письма не дошли до адресата — вина не Альбанова, а Конрада. Его побег со Шпаковским 19 июня заставил Альбанова бросить один из трех каяков, и потому на мыс Флора отряд был вынужден плыть на двух каяках поочередно, что и привело к гибели четырех мореходов в пути по леднику к мысу Гранта. Прежде всего этим объясняется упорное нежелание Конрада рассказывать об экспедиции; его постоянно глодало угрызение совести, а не то, что он покрывал какой-то страшный поступок Альбанова.

Что же все-таки стало с четырьмя спутниками Альбанова шедшими сушей? Если обратиться к современной крупномасштабной карте юго-западного побережья острова Георга, то участок от залива Грея до мыса Гранта, на котором была назначена встреча, почти всюду представляет собой отвесный обрыв ледникового барьера высотой в 20–30 метров. Только первые шесть-семь километров пешеходы могли не опасаться трещин, идя по ровной поверхности ледника. Затем на подходе к выступающему из ледника скалистому массиву их встретили глубокие ледниковые трещины. Подойдя к трещинам со стороны мыса Ниль, они, конечно, поняли, что единственный выход из положения — подниматься вдоль них к вершине ледника, чтобы там обойти или преодолеть их. Но так как ни на мысе Гранта, ни на берегах бухты Грея, куда в августе 1914 года высаживалась спасательная экспедиция с «Герты», их следов не было обнаружено, остается считать, что они провалились в одну из трещин, перегородивших им путь в районе скалистого массива.

Средняя скорость сползания подобных ледников примерно около 50 метров в год. Поэтому тела погибших уже несколько десятков лет назад сползли вместе с ледником в море. Как это можно проверить? Известно, что у П. Максимова была винтовка. Можно попробовать поискать ее металлоискателем напротив скалистого массива примерно в семи километрах к юго-западу от мыса Ниль…

Вот, пожалуй, и все, что я вам могу поведать об одной из трагических тайн первой четверти печального для России XX века…

Можно ли что-нибудь еще найти, чтобы пойти дальше в разгадке этой тайны? И что можно найти?

Я указал возможные адреса и направления поиска — может быть, кто-то его продолжит? У меня на это уже не хватит ни времени, ни сил…

Вот такая типично русская судьба на переломе XIX–XX веков: полусиротство, светлая мечта, необходимость даже в детстве зарабатывать на кусок хлеба, вроде бы осуществление мечты, ледовый поход на грани жизни и смерти, мечта о теплом море. Но вместо него новые скитания по студеным краям в расхристанной сначала войной, а потом революцией стране, вечная бездомность, лишний в своем отечестве, даже враг, косые взгляды и шепот за спиной, ведь «нравственный метод» родился не сегодня, и смерть в студеной ночи на железнодорожной станции, и неуютный покой в заброшенной общей могиле, которую потом разроют под строительный котлован.