Я забыл о том, что здесь есть колонка с водой. Сначала я хорошенько напился воды, от нее у меня разболелся голодный желудок. Все равно хорошо. Затем я смыл грязь с кроссовок. Пусть исчезнет с моих ног эта проклятая красная глина, пусть исчезнет отвратительная грязь прошлого, прилипшая ко мне. В это время ко мне кто-то подошел.

— Постой-ка, я попью, земляк! — сказал он.

Я отошел. Должно быть, рабочий. По такой жаре и в пиджаке. Он снял пиджак, аккуратно сложил, положил в сторонку. И начал сморкаться, вместо того чтобы пить. Значит, если будешь проворным, то и работу найдешь, и влезть в очередь перед другим, чтобы «попить воды», у тебя будет означать высморкаться. Интересно, есть ли у него диплом об окончании средней школы? Зато в кармане его пиджака есть кошелек — вон, выглядывает. Он продолжал сморкаться, а я разозлился и вдруг вытащил из его пиджака кошелек и сразу положил к себе, в задний карман брюк. Он не смотрел на меня, ничего не видел, потому что все еще сморкался. Через некоторое время, чтобы не казаться невежливым — он же соврал, что хочет пить, — я сказал:

— Все, земляк, давай уже, хватит. У меня тоже есть дела.

Он отошел. Потом, переводя дыхание, сказал: «Спасибо». Взял свой пиджак, надел, ничего не заметил. И пошел к своей фабрике, пока я преспокойно продолжал мыть кроссовки. Я даже не посмотрел ему вслед. Когда я отмыл кроссовки от глины, он уже исчез из виду. А я быстро зашагал в другую сторону, к станции. От жары пели кузнечики. Сразу пришел поезд. В нем сидели люди, торопившиеся в понедельник утром на работу, они набились как сельди в бочке; проехали мимо, глядя на меня. Этот поезд я пропустил, буду ждать следующий.

Я вошел в бетонное здание станции с тетрадью в руке, задумчиво, как все, будто у меня есть какие-то дела, и даже не посмотрел на двух полицейских. Направился прямо в тамошний буфет.

— Три горячих бутерброда с сыром! — сказал я.

Какая-то рука протянулась к витрине и залезла между кусков хлеба с сыром. Кладут бутерброды сыром к витрине, чтобы ты решил, что внутри тоже много сыра! Все вы сообразительные и уверены, что стали большими людьми, раз считаете себя умнее других. Хорошо, а что, если я не такой дурак, как вы думаете? Что, если я — сообразительнее вас и порушу все ваши планы? И тут я кое-что сообразил.

— Дай еще бритву и клей, — сказал я, вытащив из своего кошелька на мраморный прилавок сто лир.

Потом взял сдачу и покупки, поданные мне буфетчиком, и ушел. На полицейских опять не посмотрел. На этих станциях уборная обычно в конце здания. Внутри жутко воняло. Закрывшись на задвижку, я вытащил из заднего кармана его кошелек, смотрю — у нашего расторопного рабочего в кошельке тысяча лир, две купюры по пятьсот, а вместе с мелочью получается две тысячи сто двадцать пять лир. Как я и предполагал, в другом отделении кошелька я нашел паспорт. А еще карточку социального страхования. Зовут его Ибрагим, фамилия Шенер, имя отца — Февзи, имя матери — Камер, город Трабзон, квартал Сюрмюне и прочее. Хорошо. Я перечитал это несколько раз и запомнил. Потом вытащил из кармана свой студенческий билет, прижал к стене, аккуратно вырезал бритвой свою фотографию. Кончиком ногтя соскреб с нее прилипшую бумагу. Потом вырезал фотографию Ибрагима Шенера из карточки социального страхования, приклеил на ее место свою и стал Ибрагимом Шенером. Вот как просто. Положил карточку социального страхования Ибрагима Шенера к себе в кошелек, а кошелек — в карман. Потом вышел из уборной и вернулся в буфет.

Мои горячие бутерброды были готовы. Я с удовольствием съел их, потому что уже целый день у меня в желудке не было ничего, кроме черешни и зеленых помидоров. Еще я выпил бутылочку айрана и посмотрел, чего бы съесть еще, у меня ведь много денег. Есть печенье, есть шоколадки, но мне ничего не понравилось. Потом я попросил еще один бутерброд, попросил поджарить хорошенько, буфетчик ничего не ответил. Стою, облокотившись на прилавок, вполоборота к вокзалу. Я совершенно спокоен, меня ничто не тревожит. Только на минуту повернулся посмотреть в сторону колонки, не идет ли сюда кто-нибудь от железной дороги. Нет, нет никого. Наш смышленый рабочий считает себя умным, но до сих пор не заметил, что у него увели бумажник. А может, заметил, только до сих пор не догадался, что это был я. Когда буфетчик дал мне бутерброд, я попросил еще и газету.

— Еще «Хюрриет», пожалуйста.

Взял газету, вон стоит скамейка, сел, не глядя ни на кого, ем свой бутерброд, читаю.

Сначала я посмотрел на списки убитых вчера. В Карее, в Измире, в Анталье, в Анкаре… Стамбул я перескочил и оставил на потом. Затем посмотрел на список стамбульцев — вчера не убили никого, в списке нет даже упоминания о пригороде Измит. Волнуясь, я просмотрел тот раздел, которого боялся больше всего, быстро пробежал его глазами, но среди раненых вчера Нильгюн Дарвыноглу тоже не значилась. Потом я прочитал все еще раз. Да, ее нет. Я подумал, что, может быть, ее нет только в этой газете, пошел купил «Миллиет».[75]И там о ней тоже нигде не было написано. Всегда пишут, кто пострадал, но не пишут из-за кого. Не важно. Я же не шлюха и не футболист, чтобы интересоваться, написали ли про меня в газетах.

Затем я рассеянно сложил газеты, вошел в здание станции, прошел к кассе: знаю, куда я поеду прямо сейчас.

— Один до Юскюдара, — сказал я.

— В Юскюдар поезда не ходят, — сказал умник-кассир. — Последняя остановка Хайдарпаша.[76]

— Знаем-знаем, — ответил я. — Давай до Хайдарпаша.

Он опять не дал. Черт бы тебя побрал. На этот раз он спросил:

— Полный или школьный?

— Я уже не школьник! — ответил я. — Меня зовут Ибрагим Шенер.

— Какое мне дело, как тебя зовут, — проворчал он, но, увидев мое лицо, кажется, испугался и дал билет.

Я разозлился. Я никого не боюсь. Я вышел на улицу, опять посмотрел на железную дорогу — ни туда, ни оттуда никто не идет. На скамейку, где я только что сидел, уселись другие ловкачи. Пойти прогнать их, что ли, сказать: я здесь только что сидел, подумал я. Сейчас не стоит, увидишь, все, кто ждут поезд, потом встанут вместе и пойдут против тебя. Оглядываясь, нет ли еще места, где можно сесть, я очень испугался: полицейские смотрят на меня.

— Землячок, есть у тебя часы? — спросил один из полицейских.

— У меня? — переспросил я. — Есть.

— Сколько?

— Времени? Пять минут девятого.

Они ничего не ответили и ушли, разговаривая между собой. А я продолжил свой путь, но куда мне идти? Вон там есть свободная скамейка. Я пошел, сел. А потом, как все остальные, кто едет утром на работу, я зажег сигарету, раскрыл газету и стал вдумчиво читать. После раздела национальных новостей я внимательно, будто отец семейства, у которого есть жена, дети и обязанности, прочитал и раздел международных новостей. Если Брежнев с Картером втайне договорились разделить Турцию, то они все могут сделать. А потом я подумал: может, именно они отправили в Турцию папу римского. Вдруг рядом со мной кто-то сел, и я испугался.