Сегодня генеральный секретарь ООН выступил с экстренным заявлением…

Широкоэкранный монитор на стене в кабинете Сильвина захлебывался в агонии сообщений. Под аккомпанемент припудренных комментаторов, восставшие толпы громили пятящиеся фаланги полицейских-щитоносцев, забрасывали коктейлем МоСоШ броневики и здания, громили МсЯопа-ОС5, врывались в официальные учреждения, давились слезоточивым газом и валились с ног под градом резиновых и настоящих пуль.

Избитые, арестованные, раненые и убитые; перекошенные от ярости, страха и бессилия лица политиков; только с утра два государственных переворота и одна интервенция; торопливое передвижение войск, барражирование боевых вертолетов, спрыгивающие с лодок на бледный песок безымянного залива десантники с разукрашенными фейсами; а еще бульдозеры, врубающиеся в конопляные чащи…

Сам Сильвин сидел за рабочим столом и пытался смотреть одновременно все ведущие новостные телестанции. В некоторой степени у него это получалось: он разграничил экран телевизора на двенадцать окон, в каждом из которых транслировался отдельный канал, и, по желанию, включал звук то одной, то другой картинки. Если какой-либо репортаж казался ему чрезвычайно интересным, он раскрывал окно с ним на три четверти экрана; одновременно остальные картинки еще больше уменьшались, и он продолжал краем глаза за ними наблюдать.

Сжатые в тугую пружину сводки бегущих строк, спрессованный лаконизм студийных ведущих, восклицания взъерошенных уличных корреспондентов, хроническая галиматья аналитиков, петушиные заявления военных, несусветная ересь растерянных государственных деятелей — все слилось в единую шизофрению обезумевших информационных потоков. События камнепадом сыпались на несчастную голову Сильвина: телевизор рычал, стонал, извергал проклятия, молил о пощаде, вопрошал, заливался слезами и кровью, злорадствовал и припадочно визжал; и каждую секунду упоминал известное всему миру имя…

… Двадцать молодых людей, взявшись за руки, спрыгнули с крыши небоскреба… — … На улицы Рима вышли, по самым скромным подсчетам, восемьсот тысяч человек с зажженными свечами в руках… — …В ФБР считают, что взрывы, прогремевшие в понедельник утром в Нью-Йоркском метро и унесшие жизни свыше четырехсот человек, были осуществлены по прямому указанию человека, называющего себя Странником… — … Венесуэлы и Кубы и ряда других государств признали Странника Президентом мира и выразили готовность… — …В центре Берлина ожесточенная перестрелка между полицией и неустановленными лицами… -

…В Лос-Анджелесе бунтовщики разграбили сотни магазинов… — … НАТО оказалось не готово к подобному развитию событий… — … странники- это профессиональные бездельники, которые не хотят работать!.. — … приказал арестовывать всех, у кого будет обнаружен на груди символ странников… — …Самая массовая забастовка за всю историю человечества… — … Это ужасно! Они бесплатно раздают всем желающим сильнодействующие наркотики… — … Здесь настоящий Сталинград! Город в руинах. Несмотря на это, Странник пока не пойман… — …Что же будет?.. — …И что прикажете делать?.. — … Что дальше?.. — … Что, допрыгались?

Наблюдая за этой информационной вакханалией, Сильвин с возмущением подметил, что все журналисты, освещавшие события, находятся в каком-то неестественном, с трудом скрываемом состоянии эйфории. Если весь остальной мир рыдал над последствиями разверзшейся катастрофы, то у этих лексических тореро, ослепленных внезапно обретенным могуществом, в душе царил самый настоящий Эмми. Конец летаргической спячке! — торжествовали они. — Теперь мы власть номер один. Не четыре, не три, — а именно один! Наш звездный час настал, и мы его ни за что не упустим! — Да, они действительно ликовали (Сильвин видел это в их пламенеющих глазах), в этот трагический момент они ощущали себя в большей степени историей, чем сама история, которая вершилась за их спинами и о которой они трубили.

Сильвин выбрался из-за стола и поковылял к окну. Под ногами захрустело битое стекло — окна в комнате, впрочем, как и во всем доме, на днях выбило взрывной волной. Встав наискосок от оконного проема, чтобы не оказаться мишенью снайпера, он окинул взглядом город, а вернее, ту кошмарную пересеченность, которая от него осталась…

Пятый день в Сильфоне шел яростный бой. Сначала на окраинах города сосредоточили крупные милицейские отряды, доставленные из центральных городов, но они столкнулись с такой изощренной обороной и таким ожесточенным сопротивлением, что под предлогом нежелания стрелять в собственный народ отказались выполнять приказы. Им посоветовали сменить памперсы и с позором отослали восвояси.

Следом явились экипированные под киборгов специальные федеральные подразделения, которые с ходу взяли аэропорт, перекалечив застрявших здесь пассажиров-транзитников, потом зачистили мусорную свалку, а потом попытались стремительным марш-броском пробиться к площади Свободы и к Башне Странника, как этот дом называли в народе. Когда спецназ потерял четверть бойцов и превратил в решето четыре улицы, но не выполнил и десятой доли возложенных на него задач, его отвели, а на пригородных магистралях неожиданно возникли дубленые армейские части, штурмовая артиллерия и танки…

Старикашка еще до начала событий исчез, что, впрочем, никого не удивило (месяц спустя он был арестован в Таиланде), начальник милиции предусмотрительно застрелился, а хитромудрые депутаты заперлись в здании городской Думы и объявили на весь мир, что находятся у Странника в заложниках. Впрочем, все эти карманники и пустозвоны ровным счетом ничего не решали и никем не управляли: в Сильфоне давно уже была только одна власть — власть Сильвина, и до последнего времени он распоряжался в городе, как в собственном королевстве…

По настоянию Сильвина военные позволили населению покинуть Сильфон и даже устроили для беженцев образцово-показательный палаточный лагерь, куда толпами водили журналистов и общественных наблюдателей. Затем они отключили в городе связь, водопровод, газ и электричество. Хорошо еще, что Сильвин догадался установить в доме мощный электрогенератор…

Сильфон не жалели, обстреливая из всех стволов, — молотили из дальнобойных орудий, утюжили с воздуха. Батальоны опытных контрактников рвались к району, где, по их сведениям, находился Странник, и превращали в руины все, что мешало их продвижению. Постепенно баталия приобрела такие братоубийственные масштабы, а разрушений оказалось так много, что, насмотревшись по телевизору душераздирающего реалити-шоу заплаканные международные чиновники пригрозили Титанику тщательнейшим расследованием. Тот, в свою очередь, потребовал от своих расстаравшихся генералов сбавить обороты и посоветовал почаще применять высокоточное оружие, для чего разрешил использовать новейшие образцы военной техники…

Погиб Нашатырь и все его оборванное братство, с ними вся до единого старая гвардия Сильвина и еще три тысячи странников, не говоря уже о съехавшихся со всего мира добровольцах, которых никто не считал. Многие лжестранники, выходцы из криминального мира, поспешили ретироваться (заплатили вскладчину одному неприметному полковнику который обеспечил им двухчасовой коридор), но так называемые политические остались и бились отчаянно, пытаясь отстоять Мекку странников и защитить своего вождя.