За коконом виднелись каменные ступени, но, куда они вели, Франц уже рассмотреть не сумел.

Вдруг его взгляд упал на силуэт возле кокона, и он вздрогнул. На секунду почудилось, это человек…

Но…

На стене, подвешенная на плечики, висела… человеческая кожа.

У Франциска закружилась голова, внутренности скрутил спазм, съеденная несколько часов назад лепешка подступила к горлу. Мальчик закашлялся и, скривившись от отвращения, поскорее отвел взгляд. Сердце быстро колотилось в груди, и едва он отдышался после приступа тошноты, вновь принялся за яростные попытки оторваться от нитей. Он дергался и сучил ногами, но нити лишь скрипели и скручивались, никак не желая рваться.

– Ч-черт… – проскулил он.

– Франц? – послышался шепот.

Франциск замер.

Из-под каштановых кудрей глядели лазурные глаза.

– Фил? Ты как?

– Тсс.

Брат притих – лишь глаза яростно блестели в полумраке.

Франц услышал то самое поскрипывание. Чьи-то суставы клацали и скрипели, панцирные чешуйки терлись друг о друга. Такое скрежетание могло производить лишь гигантское насекомое. Шарканье приблизилось, Франциск из последних сил забился в нитях, но в следующее мгновение из прохода упала длинная тень, и он безвольно поник.

На пороге показался хозяин подземелья.

Мертвый Принц отдал этому чудовищу пещеры под горой в незапамятные времена, с тех пор Сшитый бродил по нескончаемым туннелям в абсолютном мраке, бродил и размышлял об одном и том же вот уже которую ночь, которое столетие…

Страшные то были мысли.

Страшнее не придумаешь.

Правильно сказал Мудрец: даже у самого кошмарного монстра есть страх и мечта. Мечта этого чудовища была такая же жаркая и пленительная, как у ребенка. В глубинах темной души – такой же беспросветной, как сотни лет пребывания в лабиринте, – эта мечта настоялась и вызрела точно вино. В черном сосуде его разума желание обрастало иными красками, принимало новые формы и оттенки и становилось все более пленительным и сладким.

Сшитый любил свою мечту.

Берег как зеницу ока, ибо она придавала цель его существованию, и, если бы Сшитый лишился мечты, он бы сошел с ума от отчаяния. Но разъяснить чудовищу, что его желание никогда не исполнится, не мог никто. Лишь, быть может, Мертвый Принц, но тот молчал, ибо ему было нужно, чтобы монстр пребывал в нижних ярусах замка всевечно: бродил там и выглядывал путников, которые совались в лабиринт с коварной мыслью пробраться через подземелья в Мертвый Замок.

Монстр должен был только стремиться исполнить мечту, но никогда и ни за что не достигнуть цели.

Сшитый не ведал, что милость Принца – обман.

Он свято верил, что однажды получит то, чем так страстно желал обладать, и потому ни единая живая душа, оказывавшаяся в его подземельях, не могла покинуть жуткого лабиринта.

Иногда, оставаясь слишком долго без посетителей, Сшитый выходил на охоту сам. Выбирался в лес, бродил по овражинам и ущельям, ловил зазевавшихся стражей Принца или ни о чем не подозревающих обитателей нор и гнезд. Однако всякий раз, хватая новую жертву, Сшитый ревел и плакал от досады.

Стражи Принца не были людьми.

А Сшитому нужен был именно человек.

И вот сегодня впервые за столько ночей в черном, словно ночь, лабиринте появились люди! Сшитый сразу учуял их присутствие, и его кромешно темный разум затрепетал от мысли, что, быть может, на этот раз он преуспеет. Почему бы нет?

– Они дети-с-с, – просвистел Сшитый, раздувшись от невероятного довольства. – Маленькие люди, не так ли?

В незапамятные времена, когда он еще не стал Сшитым и у него было другое имя и лицо, монстр слыхал, будто именно дети обладают самыми чистыми и прекрасными сердцами, а значит, на этот раз все может получиться.

«Но, Грего, быть осторожен, – обратился к себе Сшитый. – Не так ли? Должен выслеживать и подслушивать, потому что маленькие детеныши пахнуть металлом».

Он учуял запах кинжала: волшебные существа более чутки к магическим вещам, чем люди, а потому осторожничал. Сшитый крался за гостями подземелья и тихонько свистел себе под нос:

– Они идти в северный коридор, Грето. Это хорошо, очень хорошо…

Монстр следовал за детьми, нюхая воздух: по коридорам плыл аромат свежей крови. Пульсирующий запах живой плоти дурманил голову, и Сшитый радовался тому, что эти дети такие свежие и юные.

– С-с-скоро, очень скоро, – свистел он.

Когда дети забрели в дальний коридор и запутались в силках, Сшитый подкрался – так, как умел лишь он, – похватал жертв и утащил в свою мастерскую.

Да, в глубине лабиринта имелась мастерская.

Сшитый хранил там инструменты, плел коконы, а в остальное время лежал в углу на камне, свернувшись клубочком, бормоча себе под нос всякие рассуждения и смакуя новые и новые оттенки мечты.

Теперь Сшитый стоял в дверном проеме и таращился на двух маленьких мальчиков, подвешенных к потолку сотнями липких нитей. В его памяти всплыло воспоминание о былых временах, когда он сам был таким же маленьким детенышем с мягкой кожей и светлыми – словно пух одуванчиков – волосами. Предчувствие чего-то хорошего – разумеется, хорошего по мнению Грего Сшитого – охватило его самодовольную душонку.

– Здравс-с-ствуйте. – Сшитый протянул мохнатую руку – одну из шести – к стене и повесил лампу у входа.

Дети затихли, словно птички при виде змеи.

Их маленькие глазки так блестели! Совсем как у птенчиков или оленят, которых Сшитый ловил в лесу. Человеческие детеныши были куда медлительнее звериных, но, правда, хитрее – тут он был вынужден признать.

Двое маленьких, хороших детей. Они точно смогут сделать то, что не сумели их предшественники.

Грего сделал несколько шагов к гостям, – он называл жертв именно так, возможно, потому, что считал себя вовсе не злодеем-похитителем, но хозяином здешнего подземелья, а это совсем другое дело, согласитесь.

Сшитый потер руки: сначала верхние конечности, затем средние и после нижние – и склонился к Цветам, обступившим детей ощетиненным войском. Цветы шипели и тихонько клацали зубами, и Сшитый почувствовал в них что-то родственное.

«Грего нравиться эти цветы, – сказал он себе. – Как и дети, да, как и дети».

Мальчик покрупнее таращился на его грудь – и, перехватив взгляд ребенка, Сшитый выпрямился и положил мохнатые конечности на золотистый щит, покрывавший его грудную клетку. Сшитому нравился этот щит: крепкий и твердый, словно броня, он красиво отблескивал в пламени свеч.

Это был подарок Мертвого Принца. Но Грего не имел ни малейшего понятия, что это вовсе не украшение, а печать, скрывающая тайную вещь, очень нужную Принцу. Вещь, которую монстр должен был хранить и беречь, не зная о ее истинном предназначении, а потому он продолжал думать о печати как о своей золотой броне.