— На следующей неделе, во вторник вечером.

— Вы будете слушать?

— Обязательно.

— Если я выступлю удачно, мне прибавят жалованье?

— Вы же знаете, как у нас решаются такие вопросы.

— К сожалению, да.

А в промежутке был уик-энд. Вечером в пятницу Джордж повез меня в Бруклин, в потрясающий итальянский ресторан на Коуни-Айленд, и до его дома мы добрались только в два часа утра. Когда я вышла из душа, он уже спал, сукин сын, и я тихонько улеглась рядом, поцеловала в шею, в спину, а он что-то пробормотал во сне. Я тоже заснула, а где-то ближе к утру почувствовала, как мне в бок уперлось что-то твердое. До рассвета мы занимались любовью, а потом проспали до полудня. Позавтракали, не одеваясь, — яичница с ветчиной, оладьи, апельсиновый сок, и вновь забрались в постель.

— Неплохо для старичка, — прокомментировала я нашу утреннюю, вернее, дневную зарядку, и мы вновь заснули.

Проснулась я свежей, отдохнувшей, взглянула на часы. Невозможно! Почти четыре! Куда подевался целый день?

— Одевайся, — скомандовала я Джорджу.

— Только после тебя, — ответил он.

— Одновременно, — нашла я компромисс.

Мы вместе поднялись с кровати, а затем, словно дети, смеясь, начали одевать друг друга.

— Очень эротическое занятие, — заметил Джордж.

— О нет, — я покачала головой. — Если у тебя еще есть силы, то у меня их нет. Так что пошли на прогулку.

Мы гуляли, пока не начало смеркаться. Ленч мы пропустили, а потому зашли пообедать в итальянский ресторанчик. До того как нам принесли спагетти, мы ополовинили бутылку «кьянти». Мы смеялись, поливая спагетти соусом, наматывая на вилку, поднося ко рту. Джордж отделил одну тонкую макаронину, взял кончик губами и медленно засосал ее в рот.

— Люди смотрят, — прошептала я.

— Извращенцы, пусть порадуются.

— Сумасшедший.

— И что из этого?

Внезапно Джордж поднялся.

— Уходим! — и подозвал официанта.

Тот подбежал, предчувствуя неладное.

— Не понравилось? — он решил, что спагетти не пришлись нам по вкусу.

— Все отлично, — успокоил его Джордж. — Пожалуйста, чек.

Джордж оставил ему щедрые чаевые, мы выскользнули из ресторана, а оказавшись на улице, взялись за руки и побежали к дому и постели. Я не думала, что смогу вновь испытать оргазм, но испытала, испытала.

В воскресенье мы проснулись на заре. С таким ощущением, будто весь мир исчез. Я стянула с Джорджа одеяло и обратилась к его «инструменту».

— Сегодня день отдыха.

Всего-то я коснулась его головки пальцем, но он зашевелился.

— Лежи смирно, — я привалила его к ноге Джорджа.

Он не послушался, начал раздуваться.

— Сегодня воскресенье, — повторила я, обведя головку по периметру.

Он встал, словно мачта.

— День отдыха, — сказала я лежащему неподвижно Джорджу, а затем оседлала его, опустившись на «мачту».

Сначала шутки ради, а потом получая наслаждение, пока, обессиленная, не рухнула на Джорджа.

Я все еще лежала на нем, когда мы вновь проснулись.

— Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? — спросил он, и я не могла не рассмеяться, хотя и не видела этого фильма.

Я рассказала ему о радиопередаче во вторник и попросила поехать со мной, чтобы он успокаивал меня, держа за руку.

— В переносном смысле, разумеется. Тебя посадят за какую-нибудь стеклянную перегородку, но ты сможешь увидеть, как я буду прикладывать Баттерболла.

— Ты когда-нибудь выступала по радио? — спросил он.

— Нет.

— Ты не волнуешься?

— Только насчет нас.

— А что такое?

— Продолжится ли все это.

Он чмокнул меня в губы.

— Удовлетворена?

— Да.

— У меня есть идея.

— Только не это.

— Нет, идея другая. Ты не будешь возражать, если я освобожу тебя от роли главного свидетеля на процессе Козлака?

— Я же сказала, что готова выступить на суде.

— А если этого не потребуется?

— Я не допущу, чтобы этот мерзавец вышел сухим из воды.

— Допустим, я смогу гарантировать обвинительный приговор без суда?

— Ты намереваешься установить диктатуру?

— Хочу провернуть один вариант.

— Так что тебя сдерживает?

Для меня, в эти дни и ночи бесконечной любви, он казался неудержимым.

Дабы избежать долгих пререканий о месте встречи, я поехал в контору Брейди.

— Какая честь, — приветствовал он меня.

— Это точно, — согласился я и прямо спросил, что связывает его с Козлаком.

— Гонорар.

— И все?

— Все.

— И что, по-вашему, получит Козлак?

Брейди рассмеялся.

— В следующий раз будет искать девицу посговорчивее. Чем я могу вам помочь, Томасси?

— Прокурор не я. Лефкович.

— В определенном смысле это плохо. Думаю, нашлись бы люди, готовые заплатить за право наблюдать за поединком Брейди-Томасси, — лицо Брейди стало бесстрастным. — Я видел этого молокососа в деле. Я без труда добьюсь оправдательного приговора, в крайнем случае, Козлаку дадут срок условно.

— Очень уж легко не получится, если в состав присяжных попадут женщины-феминистки.

— Послушайте, Томасси, вы-то уж понимаете, что никаких женщин я не пропущу. На то у меня есть необходимые возможности. Приходите на судебное заседание. Останетесь довольны.

— Я бы хотел ознакомить вас с некоторыми элементами моей стратегии.

— Вернее, стратегии Лефковича.

— Моей. Лефковичу отведена роль марионетки, а за веревочки буду дергать я.

— Едва ли у вас что получится. Один неверный шаг, и я удалю вас из зала за вмешательство в ход судебного процесса. Разумеется, через судью.

— Я выступаю лишь в роли наставника Лефковича.

— Ну разумеется.

Хотя он и не подавал вида, ему хотелось выжать из меня максимум информации.

— Я намерен пригласить в свидетели эксперта.

— Послушайте, Томасси, меня тошнит от этих психоаналитиков. Я разделаю его под орех.

— Я говорю не о психоанализе. Я думаю, что присяжным необходимо растолковать разницу между изнасилованием и соблазнением, между нормальным сексом и извращенным сексом.