Пулемет замолотил, как это бывает в таких ситуациях, совершенно неожиданно для нас. Пули не были трассирующими, и при стрельбе пулеметчики себя не выдали.

– Огонь, – скомандовал я снайперу.

Бахнул одиночный выстрел, практически не слышимый за пулеметным тарахтением. Потом пулемет наконец замолчал. Огонек на болоте дернулся и будто бы скатился вниз, а потом замер где-то на уровне почвы, едва видимый за болотной травой.

– Не двигается, – констатировал Номоханов. – Похоже, упал.

– Ясный перец, ты же его явно наповал, – сказал я и приказным тоном предложил остальным: – Ну что, сползаем, посмотрим, что это такое?

Возражений не последовало, так что поползли, как и были, впятером. Впереди двое разведчиков (эти парни ползали практически бесшумно, чего я не мог сказать о своей персоне – реальный боевой опыт, как известно, нельзя пропить) с местным проводником Васей. Ну а мы с Номохановым следом за ними.

Как оказалось, ползти по-пластунски по болоту – крайне неприятное ощущение. С одной стороны – трава и кустарник вроде бы были сухими, но вот земля под ними оказалась сырой. Местами попадались и лужи болотной воды. А когда при этом понимаешь, что под тобой что-то не вполне твердое, то внутри делается и вовсе нехорошо. Так что извозюкались изрядно, но Вася Сдасюк, похоже, вывел нас к цели наиболее сухим путем, если таковой на болоте вообще бывает.

Немцы почему-то проигнорировали пальбу нашего «дегтяря» и не устроили никакой «ответки». Если бы они «для профилактики» начали долбить по болоту, к примеру, из минометов, мало нам бы точно не показалось.

Наконец мы доползли до огонька. И точно, на земле лежало что-то мохнато-бесформенное. Не то холмик, не то человек в уродливой одежде. Во всяком случае, признаков жизни это «чудо болотное» не подавало категорически.

– Смотрите в оба, – шепнул я разведчикам. – А то вдруг он тут не один гулял…

Они молча и бесшумно уползли вперед.

Между тем я ощупал это самое «нечто». Разумеется, это был человек в специфической маскировке, типа плащ-накидки как бы из мочала, с вплетенными веточками, травой и сухими листьями. Вполне знакомая вещь. В наше время у снайперов такие маскировочные костюмы называются термином «леший». Со стороны это, кстати говоря, действительно должно было походить на какую-нибудь кикимору болотную или Лихо Одноглазое.

Хоть и не сразу я нашел на этой накидке завязки, ослабил их и ощупал нечто. Нечто разочаровало. Это был вполне обычный фриц. Ожидаемо мертвый. Поскольку пуля Номоханова попала ему точно в середину груди.

– С девяносто третьим тебя, – поздравил я снайпера.

– Спасибо, товарищ командир, – прошептал он в ответ.

А я меж тем продолжил шмон трупа. Документов нет, знаков различия тоже. Одет в куртку и штаны с мелкопятнистым камуфляжем (немцы такой рисунок, кажется, называли «пантеркой»). На голове каска в таком же камуфляжном чехле. На каске с помощью обруча и резинового жгута закреплен фонарик типа шахтерского с зеленовато-желтым стеклом. Фонарик установлен с таким расчетом, чтобы его было видно из-за маскировки. Провод от фонарика тянулся в нагрудный карман убитого, где обнаружилась жестяная коробочка с батарейками, как у обычного карманного фонарика, и тумблером включения-выключения. Вооружен убитый был автоматом «МР-38/40». Кроме сумок с запасными автоматными рожками, на его поясном ремне висел брезентовый чехол (похожий на те, в каких тогда носили свои флажки регулировщики, только длиннее) с четырьмя щупами – тонкими металлическими штырями полуметровой длины. А еще при убитом была полевая сумка из эрзац-кожи с крупномасштабной картой этого участка местности, с какими-то отметками. Ну, в принципе, все было понятно. Действительно, очень походило на инженерную разведку местности. Я щелкнул переключателем, и огонек на каске убитого погас.

– Ну что, берем его? – прошептал я Васе и Номоханову.

И в этот момент, метрах в тридцати от нас, неуверенный и в то же время какой-то уж слишком услужливый голос позвал громким шепотом со стороны болота:

– Герр шарфюрер, где вы там?

Я даже не успел среагировать (как, впрочем, и Вася со снайпером) на это, поскольку сразу же последовал глухой удар по мягкому и невнятное мычание. А через пару минут к нам подползли разведчики, тащившие волоком кого-то извивающегося, с кляпом во рту, упакованного по рукам и ногам (руки ему связали за спиной), как пучок редиски. Четко сработали, уважаю.

– Тут еще один гулял, – прошептал один из разведчиков.

Кто таков? Я, насколько позволяла темнота, осмотрел, а точнее, ощупал нежданного пленного. Разведчики отобрали у него немецкую винтовку, одет неизвестный был в немецкий солдатский китель, но без погон, на голове немецкая кепи без кокарды, штаны и сапоги, похоже, цивильного образца. На левом рукаве белела хорошо видимая в темноте повязка с натрафареченными черными, готическими буквами «Im Dienst der Deutsсhe Wehrmacht».

– Все ясно, – прошептал я своим спутникам. – Берем обоих с собой и ползем обратно. А уж там допросим…

Мы с Васей тащили волоком труп немца, а разведчики – живого полицая (или кто он там был на самом деле?). Номоханов был прикрывающим наш отход «арьергардом».

Ползти обратно с грузом было нелегко. Мы извозюкались еще больше и откровенно упрели. Зато я понял, каково было наши девчонкам-санитаркам таскать раненых на себе по полю боя.

Тем не менее мы достаточно точно доползли до нашей исходной точки, а именно – окопа.

– Ну и кто это такой? – спросил я, когда мы не-много отдышались, освещая позаимствованным у разведчиков фонариком лицо пленного. Это был мужик лет пятидесяти, небритый, рожа хитрая и довольно гладкая для голодных военных времен, лихорадочно моргавшие глаза слезились.

– Погодьте, – сказал вдруг Вася, присмотревшись к пленному минуту-другую. – Да я же его, суку такую, знаю…

– Ну и что это за хрен с бугра?

– Это Кураков. Он до войны в соседнем колхозе «Имени Сакко и Ванцетти» бухгалтером работал. В сельсовете. А с тех пор как немцы пришли – в полиции. Только когда наши вернулись, он вроде как на запад подался, у нас в отряде говорили, что то ли в Жлобин, то ли еще куда. Товарищ командир, его к стенке надо! Та еще сволочь, в прошлом году он два раза партизан и подпольщиков вешал…

– Ага, – сказал я. – Понятно.

И попросил разведчиков:

– А ну-ка, выньте кляп!

Вынули. Сволочь по фамилии Кураков выдохнула, потом вдохнула, а затем заявила хриплым, но уверенным шепотом:

– Герр офицер, я решительно никого не вешал, я тогда просто в оцеплении на площади стоял!

Вот все они, мать их, шоферы, санитары, кашевары или парикмахеры, кого ни спроси… Уже примерно зная, как надо с подобными типами беседовать, я приноровился и со всего размаха засветил ему, целясь в нос, металлическим торцом тяжелого приклада «ППШ». Отшатнуться или увернуться он не успел, поэтому под прикладом хрустнуло и хлюпнуло. Я перехватил «ППШ» поудобнее, перевел на одиночные и, почти не целясь, бахнул ему в левое колено. Выстрел получился тихий и почти неслышный. От неожиданности все в окопе дернулись. Сидевшие позади пленного разведчики невольно подались в стороны.