На площадке перед входом в зал Мэри увидела Франциска Ангулемского, и её настроение сразу улучшилось. Франциск смотрел на неё с немым восхищением. Смотрел, и всё, пока стоявший за ним Гриньо чуть подтолкнул его. Герцог, опомнившись, поспешил поклониться.

– Мадам!

Он галантно предложил ей согнутую в локте руку и ввел королеву в богатый покой, где уже собрался весь двор. Шеренги людей расступались перед ними, открывая как бы живой коридор, в конце которого сидел на троне король. Франциск уже вполне овладел собой, и шел с гордо поднятой головой, словно именно ему принадлежала заслуга брака короля. Он невольно почувствовал, как маленькая ручка Марии Английской задрожала на сгибе его локтя. Бедная девочка – она не хотела этого союза так же, как и он. Но герцог сейчас не думал о себе, он был достаточно великодушен, чтобы понять её страхи. И вдруг шепотом сделал ей комплимент – просто так, этикет этого не требовал, но Мэри от этого стало словно легче.

Король Франции в роскошном плаще с горностаевым оплечьем, в короне, с тяжелой золотой цепью на груди смотрелся весьма внушительно. Но он был так стар! Лицо Людовика сейчас казалось особенно морщинистым, а голова жалко клонилась под тяжестью венца. Он смотрел он на свою юную невесту и улыбался. Король был восхищен, счастлив, доволен: этим утром он видел её неприбранной, раздетой, соблазнительной, сейчас же она предстала пред ним во всем блеске торжественных одежд. Словно во сне он услышал её твердый, громкий голос:

– Государь, я в вашем распоряжении.

Людовик с необычной для его старого тела легкостью сошел с возвышения. Слова его звучали любезно и были полны восхищения, а Мэри смотрела на него серьезно, но казалась бледна. Людовик был неглуп и понимал, что он совсем не прельщает её как жених. Но он давал ей корону Франции, а с ней – могущество и власть!

Церемония венчания состоялась не в церкви, куда решили не отправляться из-за дождя, а в просторном зале, все стены которого были задрапированы тисненой золотом тканью, и где все присутствующие могли видеть новобрачных. Король и королева преклонили колена перед сооруженным на возвышении алтарем, и кардинал Прие совершил торжественную церемонию венчания, во время которой Людовик все не мог удержаться и нет-нет, да бросал взгляд на невесту. Ему словно не верилось, что на закате дней судьба преподнесла ему столь бесценный дар, и старый король испытывал давно забытые ощущения: ему хотелось касаться её, обнимать, возлечь с ней. Было утро, а Людовик уже с нетерпением ждал ночи, когда они окажутся одни и он сможет овладеть ею и, конечно, с Божьего соизволения, посеять в этом нежном, молодом теле семя будущего короля, его прямого потомка из рода Валуа-Орлеанов.

Мэри же боялась и думать о том, что её ждет. Она была объята ужасом, но полна решимости не выказывать своего страха, и даже улыбнулась супругу, когда встала с колен. Король смотрел на неё испытующе и даже словно с какой-то жалостью, но когда он опустил взгляд на вырез её корсажа, в его глазах не осталось ничего, кроме откровенного вожделения.

Звучала музыка, раздавались приветственные крики. Мэри Тюдор стала законной королевой Франции! Мэри огляделась. Отовсюду слышались поздравления, везде улыбающиеся приветливые лица... Потом прелаты и знать расступились, дворецкий церемонно открыл двери на галерею, опоясывающую дворец. Над галереей натянули большой навес, что позволяло королю и королеве, не опасаясь дождя, явить себя народу. Там, во дворе, да и не только во дворе – на крышах домов, на ветвях деревьев, меж зубцов стен, шумела и ликовала толпа. Раздавалось множество радостных криков, играла музыка, палили пушки, звенели колокола, огненные петарды взрывались в дождливом сером небе и быстро гасли, оставляя в пелене дождя длинные дымные дорожки.

Мэри сама не заметила, когда стала улыбаться. Будучи гордой, она получала большое наслаждение от почестей, которые ей воздавали. Сознавая свою красоту, она вскинула голову и приветливо махала рукой, а затем взяла пригоршни монет с подноса, который преподнес ей улыбающийся граф де Тремуйль, и стала кидать их вниз, в толпу, чтобы показать щедрость новой Королевы. Вскоре внизу образовалась настоящая давка, перешедшая в драку, – обычное дело при раздаче милостыни, и Людовик поспешил увести жену. Не стоило молодой королеве глядеть на это, его люди вскоре наведут порядок, а их самих ждет грандиозный пир.

Король и королева отправились сквозь анфиладу покоев в главный зал. Следом тянулся длинный кортеж знати, духовенства, пажей, приглашенных. Впереди процессии двигались одетые в ливреи с французскими лилиями герольды и трубили в трубы, звуки которых казались оглушительными среди сводов замка.

Большой зал для торжеств был украшен разноцветными штандартами и гирляндами живых цветов, оплетенных лентам. Над верхним столом, где предстояло восседать августейшим новобрачным, установили огромный щит, где наряду с королевскими лилиями были вышиты золотые дикобразы Людовика XII и алая с белой розы Тюдоров.

На хорах играла негромкая, приятная музыка. Появилась круговая чаша, и начался пир. Вереницы слуг вносили одну смену изысканных кушаний за другой, и все это на великолепнейшей посуде – золотой, серебряной, покрытой дорогой эмалью, богато инкрустированной. Король Людовик, словно забыв о своей обычной скупости и стремлению к простоте, велел раскрыть двери сокровищниц; ведь теперь у него была одна цель – восхищать, удивлять, баловать это милое дитя, его жену.

За все время трапезы он был очень добр и внимателен к ней. Её молодой, здоровый аппетит восхищал его, и Людовик то и дело предлагал королеве отведать то одно, то другое изысканное кушанье. Однако Мэри после четвертой смены блюд уже не могла проглотить ни кусочка и тихонько распустила шнуровку корсета под столом, при этом продолжая внимательно слушать поздравительные речи и тосты. Порой перед гостями разыгрывались зрелищные пантомимы, выступали акробаты и актеры, пели менестреля. Все было очень красиво, церемонно, элегантно, но, на взгляд Мэри, французскому двору не хватало той живости и разнообразия, которую придавала английскому двору кипучая энергия её брата Генриха. Здесь же все невольно подстраивались под неторопливый ритм жизни старого короля, и только веселость и задор молодого Франциска придавал этому пиру некоторое оживление. Он один сумел развлечь придворных, вдохнуть в церемонию оживленные идеи, развеселить. И все же, когда время перевалило за полдень и гости, устав от обильной трапезы, стали вставать из-за стола, а Франциск хотел начать танцы, Людовик неожиданно остановил его. Король сказал, что сейчас самое время передохнуть – то есть немного поспать. Увы, Мэри ещё не знала, что по воле короля французский двор ежедневно погружался в послеобеденный сон, и большинству придворных приходилось смиряться с этой обязанностью, расходясь по своим покоям. Не привыкшая к таким порядкам Мэри даже приуныла, но, как обычно, её утешил Франциск.

– Мадам, если вам угодно, то через час я пришлю за вами, ибо мы устроим одно развлечение в дальнем крыле дворца. Приходите, это вас позабавит.

Мэри была заинтригована, и предложенный час уделила переодеванию. Сняв свой тяжелый свадебный наряд, она заменила его более легким платьем из атласа бледно-розового цвета, богато расшитым жемчугом и алмазными завитками, с пышной нижней юбкой из серебристого дамаска[17]. Таким же дамаском были подбиты и её широкие свисающие рукава. Декольте здесь было не таким откровенным, как ранее, ибо Мэри заметила, что при французском дворе не носят столь открытые платья, а плечи даже полагается закрывать тонкой рубахой, собранной рюшами у горла. Да, французская мода в те времена отличалась большей строгостью, чем мода в Англии. К тому же Мэри, уже как замужняя дама, не могла распускать волосы, и их уложили на шее низким тугим узлом, а когда на затылок ей одели шапочку, унизанную жемчугом, то сзади накинули обязательную для замужних женщин вуаль.