Утром следующего дня милиция нашла очередной труп зверски замученной проститутки. Маньяка, жестоко убивающего путан, правоохранительные органы искали уже два года. Каждый месяц – новый труп. И никаких следов.

Костя умел убирать за собой. И – ему всегда везло.

ноябрь 2009-го

– Ее привезли? – спросил он у охранника, сбрасывая дорогое пальто прямо на пол.

– Да, Константин Александрович.

– Хорошо. Где она?

– В нижнем "кабинете".

– Хорошо, – повторил Костя, и быстрым шагом направился к замаскированной лестнице на подземный этаж, где находился его "нижний кабинет" – великолепно оборудованная пыточная камера.

– Все наверх, – коротко бросил он охранникам, дежурившим внизу. Те мгновенно подчинились. Костя остался один на один с жертвой.

Она висела на стене, распятая цепями. Худенькая, светлокожая, с длинными золотыми волосами и огромными, невероятного оттенка синими глазищами в пол-лица.

Костя выбрал ее неделю назад, заметив в парке. Он прогуливался по занесенной поздненоябрьским снегом аллее, и внезапно почувствовал на себе жгучий взгляд.

Хрупкая девушка с длинными волосами, одетая в не по погоде тонкую курточку – она стояла, прислонившись к дереву, и не отрывала от него глаз. Встретившись с ней взглядом, Костя неожиданно вздрогнул: на мгновение ему показалось, что из этих синих, как горное озеро, глаз на него смотрит само Возмездие – а в следующую секунду грозящая кара сменилась невыносимой болью и отчаянием.

Резко зажмурившись, Костя замотал головой. Тьфу ты, черт! Что за бред лезет в голову?…

Когда он открыл глаза, девушки у дерева уже не было.

На следующий день он заметил ее возле дома. Потом – у офиса, вечером. Потом – у машины. Каждый день она раза по три появлялась в поле его зрения – и исчезала, стоило отвести взгляд. В конце концов нервы Константина Александровича не выдержали, и он приказал охранникам схватить ее.

Вчера им это удалось, и сегодня Костя хотел отыграться – да и давно не развлекался.

– Здравствуй, родная, здравствуй, – улыбнулся он, медленно расстегивая пуговицы пиджака – он только мешать будет.

– Здравствуй, Костя, – девушка подняла голову.

– Ты знаешь, как меня зовут? – удивился он.

– Я все о тебе знаю, Костя. И как ты мальчишкой у матери деньги вымогал, и как бандитом стал, и как "бизнесом" занялся… И про то, как девчонок мучил насмерть, я тоже знаю, – грустно, и почему-то очень светло улыбнулась она.

В голове зашумело, перед глазами поплыли какие-то темные пятна – Костя схватился за косяк двери, чтобы удержаться на ногах. Ему внезапно показалось, что он – женщина, в одиночку растящая сына, потом – мелкий предприниматель, владеющий ларьком, потом – хозяин небольшой фирмы, жену которого зверски убили из-за его долгов, потом – неудачливая проститутка, в мучениях умирающая под ножом садиста…

Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, остановился перед жертвой, внимательно посмотрел в глаза.

– Сука! – рявкнул Костя, с размаху ударив девушку по лицу. – Что ты сделала?!

– Ничего, Костенька, ничего, – она вновь улыбнулась разбитыми в кровь губами. – Это не я сделала, это ты сделал.

Он бил ее долго. Очень, очень долго бил, потом насиловал, потом опять бил, руками, ногами, плетью, стеком, просто палкой… Потом опять насиловал, потом начал резать на куски, и снова насиловал… а она улыбалась. Он резал ее на части – но она все равно улыбалась, он чувствовал это.

Он видел эту светлую, полную боли и грусти, но все равно светлую улыбку, закрывая глаза. Она улыбалась, когда он мучительно ее убивал.

И ей было бесконечно жаль его.

Из последних сил Костя вогнал узкий нож в сердце окровавленного комка плоти, безвольно висящего на стене, и рухнул на пол, теряя сознание.

Открыть глаза было страшно. Но кто-то, невероятно сильный и мудрый, добрый и справедливый, этот кто-то стоял рядом и требовал. Приказывал. И Костя не мог не подчиниться приказу.

Она была еще прекраснее, чем раньше. Тонкая, хрупкая, почти прозрачная, с огромными белоснежными крыльями за спиной. Нечеловечески-синие огромные глаза, с жалостью глядевшие на него, были полны мудрости веков. Легкое, серебристое одеяние – язык не поворачивался назвать это платьем – полупрозрачным облаком окутывало ее точеную фигурку.

– Ох, Костенька… Что же ты натворил? – с болью в голосе проговорила она, опускаясь рядом с ним на колени.

– Я… я… я не понимаю… кто ты такая?…

– Неважно. Пока – неважно. Ты все поймешь… если выживешь. Если сможешь. А пока – смотри мне в глаза.

Обхватив голову Кости руками, крылатая склонилась над ним, ее волосы упали на лицо, оставляя на виду только глаза, и он почувствовал, что проваливается в них, тонет в этих бездонных озерах…

Боль. Это было первое, что Константин ощутил. Странная боль между ног, внутри… и страх. Гогот пьяных моряков - держи ее, ишь, как рвется! Ба, да она целка! Я следующий! Держите, за ноги держите! Ах, сучка, укусила! Я тебе щас!… Добьем? На хрена? Она и так сдохнет!

Говорите, тошнит? Так неудивительно, вы беременны. Кстати, от кого, вы же не замужем? Ах, изнасиловали? А справочка есть? Ладно, направление на аборт давать? Как нет, рожать будете? Непонятно от кого? Ну, воля ваша…

Да, мальчик! Здоровенький, крупный мальчик. Красивый? Конечно, красивый, вам они все красивые! А назовете как, Костя? Хорошее имя.

Как звали отца? Не знаете? Как так не знаете? Ах, изнасиловали… А справочку из милиции? Ну, хорошо, а как записывать мальчонку-то? Ладно, так и запишем: Константин Александрович. Фамилия ваша какая? Чайкина? Ну, пусть будет Чайкин. До свидания.

А вы как думали? Вы постоянно "по уходу за ребенком" отпрашиваетесь, так чего удивляетесь, что вас увольняют? Нам надо, чтобы вы работали, а не за так деньги получали.

Костенька, сынок, все хорошо будет. Я люблю тебя, мы прорвемся, мы справимся.

Ты же хотел джинсы…

Кольцо? А, я его потеряла.

Костя, не связывайся ты с ними, не доведет до добра!

Не надо! Не бей, пожалуйста, я тебе все деньги отдала, честное слово!

Ну что же ты… даже попрощаться не пришел…

Прости меня, Костенька, прости…

Я люблю тебя, сынок…

Боль и страх. И ничего кроме. Боль – от того, что любимый сын, в которого всю душу вложила, которого выходила наперекор обстоятельствам, даже попрощаться перед смертью ее не пришел. Страх – за него, любимого… Ведь в опасные дела впутался, с дурными людьми связался…