Ведя наблюдение, Фокнер развлекался, бросая нож — другой, толще и тяжелее, чем стилет, который он прижимал к ее горлу, — в деревянный брус над ее головой. Это удерживало ее от разговоров получше всякого кляпа.

— Представь мое удивление, когда я приехал на побережье Девоншира, в Дартмут, чтобы устроить свой переезд во Францию, и увидел бывшую судомойку лорда Стоувала, едущую по набережной в герцогской карете. Ты сегодня определенно не похожа на судомойку. Признаюсь, ты восхитила меня.

И тогда Меггс услышала — нет, не акцент, а почти неуловимую модуляцию голоса, несвойственную английской речи.

— Ты француз?

— Конечно. В этом нет ничего особенного. В Лондоне, как и во всей Англии, полно эмигрантов, так же как в Дартмуте полно контрабандистов.

Судя по всему, то, что Меггс избавилась от кляпа, не слишком озаботило Фокнера, поэтому она продолжила беседу:

— Но ты же не эмигрант.

— И это верно. Но теперь есть ты, мой козырной туз, который, безусловно, поможет, если у меня возникнут сложности с возвращением во Францию.

Слово «Франция» он произнес с очевидной любовью и почтением. Итак, перед ней был фанатик. Лорд Стоувал, должно быть, действительно влез в грязное дело из-за денег, но платил ему именно этот человек. И он же был готов убить ее во имя свободы, равенства и братства.

Господи Иисусе и все святые мученики! Что-то всегда может пойти не так, и положение, в котором она оказалась, — явное тому доказательство. С фанатиком у нее почти не было шансов.

Фокнер замолчал. Он даже не поинтересовался, зачем Меггс приехала в Дартмут. Возможно, как все фанатики, он не мог представить себе никаких разумных причин, не связанных с ним. Или ему было все равно. Или его не заботило, почему она здесь, играл роль лишь тот факт, что она может ему пригодиться.

Так они и сидели — он, время от времени выглядывавший из окна, и она, привязанная к столбу. Меггс соскользнула по столбу и села на пол, но тело болело и начало неметь, руки покалывало, и по ним бегали мурашки. Она лихорадочно строила план побега.

Составив и отбросив очередной нереальный план, Меггс вдруг с ясностью и определенностью поняла, что не должна делать ничего. Она больше не одна. Хью будет искать ее. Он придет. Обязательно. В любой момент он может ворваться в дверь, найдет ее и отвезет домой. Потому что он именно такой человек — сильный, бесстрашный и надежный, как гранит. Ей следует только ждать и готовиться к его появлению. Эта мысль принесла Меггс благословенное спокойствие.

Наконец Фокнеру понравилось то, что он увидел в окне, и он подошел развязать Меггс. Она старалась не шевелиться, пока не восстановится кровообращение, но боль все равно была очень сильной.

Фокнер рывком поднял ее на ноги и стал связывать руки спереди.

— Пора идти.

— Я-то тебе зачем?

— Ты — моя страховка, девочка. Если кто-нибудь попытается мне помешать, у меня будешь ты, чтобы поторговаться.

— Торгаш чертов! Хочешь торговаться мной?

— Ты довольно забавна, когда надеваешь личину судомойки. Как тот уродливый чепец, который ты забыла в моем кабинете. Тебе повезло, что все это не разозлило меня, а рассмешило. Только не считай меня дураком. Не знаю, кто ты, но ведь именно ты украла документы и подвела под арест Стоувала. И тот, кто привез тебя сюда, чтобы отыскать меня, захочет получить тебя обратно. Только от тебя зависит, насколько целой он тебя получит.

Меггс попыталась засмеяться.

— Уверен, что я кому-то нужна? Смотри не разочаруйся. Я обычная шлюха. Он уже вдоволь позабавился со мной и, кстати, отлично заплатил, душка.

Фокнер отвесил ей увесистую пощечину. Голова взорвалась болью. Пришлось закрыть глаза.

— Я же предупреждал, не считай меня дураком.

Меггс тоже не была дурой, поэтому молча кивнула и лишь через несколько минут тихо спросила, стараясь не шевелить разбитой губой:

— Куда ты меня ведешь?

— Скоро увидишь.

Француз поволок свою пленницу к двери еще до того, как у нее восстановилось кровообращение. Меггс пыталась вырываться, но руки и ноги еще плохо слушались. Ей не удалось даже задеть противника, а он в отместку дал ей увесистую затрещину. Меггс не смогла сдержать громкого крика. Ей никак не удавалось придержать до поры до времени гнев и ненависть, чтобы найти им, как учила Нэн, лучшее применение. Хью, конечно, придет за ней, но ведь она вполне может немного помочь, когда он явится.

К несчастью, Фокнер был настороже. Он потащил ее наверх по деревянным ступенькам и с силой швырнул на дверь. Боль и гнев слились воедино — грозные сестры, требующие возмездия.

— Прежде чем мы выйдем за эту дверь, хочу удостовериться, что тебе ясны все мои инструкции.

Рука в кожаной перчатке стиснула ее горло, перекрыв доступ воздуха. Связанными руками Меггс попыталась оттолкнуть его, но безуспешно. В глазах потемнело.

Француз помахал ножом перед ее носом и сказал:

— Ты не издашь даже намека на звук. Иначе я перережу тебе глотку. Вот так…

Меггс почувствовала резкую боль — острый клинок рассек кожу. От паники кровь застыла в жилах. Она отпрянула, но удержалась на ногах и гигантским усилием воли заставила себя мыслить здраво. Все не так плохо. Он не причинил ей большого вреда. На шее, наверное, лишь царапина. Ведь она все еще жива и не истекает кровью. Но было больно, и она собрала боль, превратив ее в яд, и стала накапливать его в душе.

Фокнер снова помахал ножом перед ее глазами — теперь на клинке отчетливо виднелись капли крови.

— Видишь, что может случиться? Так что ты будешь вести себя тихо. Ни одного звука.

Меггс кивнула, насколько это было возможно в тисках его рук, и процедила сквозь зубы:

— Ну, если ты хочешь именно этого…

Но она никогда не подчинялась приказам, особенно когда была испугана. Или зла. А сейчас она была и перепугана до смерти, и чертовски зла. Связанные руки она прижала к шее, прикрывая собственное горло. И когда Фокнер снова поднес к ее горлу острый клинок, почувствовала, что лезвие касается не шеи, а большого пальца. Француз разницы не заметил. Так что теперь ему бы пришлось рассечь ее руку, прежде чем он сможет добраться до горла. Разрезанная рука — не слишком приятная перспектива, но все же лучше, чем разрезанное горло.

Небольшая ошибка противника придала Меггс сил. Она еще покажет мерзкому ублюдку. Гнев и ненависть накапливались в душе, делая ее могущественной и смертельно опасной. Она в течение восьми лет жила на улицах Лондона, полагаясь только на ловкость рук и мозги. Их хватит, чтобы справиться с еще одним мерзавцем. Он был как все — слишком уверенный в себе, слишком заносчивый, чтобы предположить, что кто-то может пойти против него.

Меггс знала, что у нее все получится. Нужно было только дождаться удобного момента.