В последнее время работы у него прибавилось: всякая новая власть – это не только раздача призов сторонникам победившей партии, но и наказание проигравших.

На протяжении нескольких недель он поочередно допрашивал брата опального герцога – подполковника Измайловского полка Густава Бирона, а также бывшего вице-канцлера Алексея Бестужева-Рюмина. Несмотря на такую занятость, Ушаков тем не менее не отступал от своего правила – каждое утро лично принимать доклады от столоначальника Хрущова.

Николай Иванович Хрущов появился в кабинете как всегда вовремя, с неизменной услужливостью на лице и пухлой папкой в руках. Сразу разложил всё по полочкам:

– Имею честь доложить, ваше высокопревосходительство, по следующим предметам: события в провинции и столице, частная жизнь двора и лиц, приближённых к оному, активность иноземных резидентов и машкерад в доме у французского посланника, обстоятельства приезда в парадиз супруги начальника Камчатской экспедиции и протчая… С чего прикажете начать?

Ушакову всегда нравилась обстоятельность Хрущова. Именно за это ценил и держал его при себе уже более двадцати лет.

Он оглядел невысокую, сгорбленную фигуру подчинённого, про себя отметив, что тот всё никак не сменит уже давно вышедший из моды парик, приказал:

– Говори о супруге Беринга! Что там?

– Как вам известно, ваше высокопревосходительство, госпожа командорша в Тобольске взломала таможенные печати, изъяла вещи и…

– Знаю, знаю. Одного понять не могу, как Сашка, племянник мой, опростофилился! С бабой справиться не смог, ай, детина! Надеюсь, хоть здесь-то, в Санкт-Петербурге, сию бойкую дамочку осмотрели?

Хрущов замялся.

– Ужли нет? – Ушаков гневно забарабанил пальцами по столу.

– Не успели перехватить, ваше высокопревосходительство. Голландский посланник Зварт встретил госпожу Беринг далеко за городской заставой и в своей карете провёз через весь город. Карета посланника, сами знаете, нам неподвластна… Ну а после я посчитал, что досматривать багаж командорши смысла уже не имеет… Но мы перлюстрируем почту Зварта… Не первый же раз…

Ушаков встал из-за стола, прошёлся по кабинету, остановился перед Хрущовым, поглядел на него сверху вниз и передразнил:

– Перлюстрируем… Не первый раз… – он укоризненно погрозил коротким указательным пальцем. – Стареешь, Николай Иванович… Нюх стал терять!

– Истинно так, ваше высокопревосходительство, старею, – мигом согласился Хрущов. – Давно прошу: отпустите на покой, милостивый государь Андрей Иванович, мочи моей нет!

– Эк что удумал, ай, детина! А я что, один в дерьме возиться должен? Нет, старина, нам с тобой ещё рано отдыхать! – Ушаков тут же сменил гнев на милость и почти ласково посмотрел на Хрущова. – Ладно, ладно, не трусись так. Верю, знаю, что всё исправишь, докопаешься до истины! А теперь продолжай! Что Берингша в парадизе сотворить успела?

Хрущов, привыкший к перепадам настроения генерал-аншефа, тотчас стёр с лица плаксивую гримасу и продолжил излагать обстоятельства будничным голосом:

– После встречи с бароном Звартом госпожа Беринг нанесла несколько визитов: появилась на приеме у адмирала Головина, встречалась с австрийским посланником Гогенгольцем. Представляется важным, ваше высокопревосходительство, что у адмирала она была в новых бриллиантовых серьгах. По словам нашего осведомителя, стоят они, если токмо не подделка, целое состояние…

– Откуда же известно, что украшенья новые? – уточнил Ушаков.

– Прислуга показала, что появились сии серьги у командорши сразу после приезда в Санкт-Петербург, а допредь не было… Этот подарок несомненно дело рук Зварта или того же Гогенгольца… И не иначе, что вовсе и не подарок, а плата за секреты, что привезла с собой госпожа Беринг…

Ушаков задумался, покачал головой:

– Гогенгольц здесь ни при чем. Насколько мне известно, он стал опекуном старших детей Беринга сразу, как тот уехал в Сибирь. Австриец содержал их у себя в доме, а год назад устроил командорских отпрысков в Ревельский университет… Впрочем, может, ты и прав, Николай Иванович, одно не исключает другое – секреты, что везла Берингша, вполне могли стать платой и за учебу сыновей командора, и за их дальнейшую будущность…

Хрущов поклонился:

– Не устаю удивляться осведомлённости и мудрости вашего высокопревосходительства.

Ушаков усмехнулся:

– Не лебези, Николай Иванович. Тебе сие не идёт. Скажи-ка, ты разузнал о той статье, что давеча я поручал? Выяснил, откуда уши растут?

Речь шла о заметке в парижской газете под названием «Плавания и открытия, сделанные русскими в Восточном море между двумя путешествиями капитана Беринга». Её переслал в Тайную канцелярию русский резидент князь Кантемир, не так давно переехавший во французскую столицу из Лондона.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, разузнал. Все следы сходятся к Фёдору Соймонову, осуждённому по делу государева преступника Волынского. И в самой газетке французской имеется ссылка, что информация-де от него, Соймонова, получена.

– Что сейчас о каторжнике речь вести… Соймонов своё получил. Меня интересует, как оная заметка в Париже оказалась.

– Это мы ещё выясняем. Результат доложу незамедлительно.

– Хорошо, выясняй, но не затягивай! Уж больно обрыдло мне то обстоятельство, что у нас с тобой под самым носом иностранные резиденты вовсе страх потеряли. Ведут себя, будто в собственной вотчине! Ладно, что там ещё у тебя, ай, детина? – Ушаков потёр покрасневшие глаза – бессонные ночи всё же давали о себе знать.

Хрущов выложил то, что считал самым главным:

– Второго дни, ваше высокопревосходительство, наши фискалы задержали в кабаке пьяного гвардейца из Семёновского полка. Он плёл, что готовится в гвардии заварушка супротив генерал-фельдмаршала Миниха. Какая и когда? Не ясно. Но упоминались лица из близкого окружения их высочества великой княжны Елизаветы Петровны. Мы проверили сей навет. Шептуны в полку, ваше высокопревосходительство, подтвердили: среди гвардии затеваются разговоры, мол, пора иноземцев на место поставить, а власть в Отечестве истинным наследникам Петровым возвратить. В числе смутьянов, подобные речи ведущих, в самом деле встречаются те, кто неоднократно был замечен на куртагах в доме великой княжны…

Хрущов сделал паузу, проверяя, как отреагирует начальник.

Ушаков как будто задремал: веки смежены, дыханье размеренное.

Хрущов несколько мгновений переминался с ноги на ногу, помолчал и всё же дерзнул спросить:

– Прикажете составлять промеморию о сем гвардейце для доклада генерал-фельдмаршалу Миниху?

Ушаков тут же как ни в чем не бывало открыл глаза и молодо сверкнул голубыми очами:

– Погодим пока с промеморией, Николай Иванович… – таинственно усмехнулся он, обнажая крепкие и острые резцы.