— Внутри батарейка!

— Точно.

— Чего только не придумают! Дроуд без шнура. Вот чего я пожелал бы в подарок на Рождество.

Беру всего передернуло.

— Скажете тоже.

— А вы знали, что он и сам электроман?

— Нет. Мы не рискнули установить аппаратуру в его доме. Он мог ее найти и понять, что попал под подозрение. Поглядите на эту штуку еще раз.

Теперь я обратил внимание, что дроуд имел какую-то странную форму. Черная пластиковая коробочка наполовину оплавилась.

— Перегрев, — произнес я вслух. — А, вот в чем дело!

— Угу. Он разрядил всю батарею сразу. Послал убийственный заряд прямо в мозг, в центр наслаждения. Господи, Джил, меня все еще мучает мысль — на что это было похоже? Джил, что он мог почувствовать?

Вместо вразумительного ответа я похлопал его по плечу. Он еще долго будет думать над этим. И я тоже.

Вот лежит человек, засунувший проволоку в голову Оуэна. Была ли его смерть мгновенным адом или совместила все райские восторги в одной восхитительной дозе? Я надеялся на ад, но не верил в это.

По крайней мере, Кеннет Грэм не затерялся где-то в мире, приобретя новое лицо, сетчатку глаз и отпечатки пальцев из незаконных банков Лорена.

— Его мозг слишком сильно выжжен, — наконец констатировал доктор. — Не осталось ничего, имеющего хоть какой-то смысл.

— Еще попробуйте, — предложил Бера с едва заметной надеждой.

Я потихоньку ушел. Может, потом я поставлю Бере выпивку. Он вроде бы в этом нуждался. Бера был из тех людей, кому свойственно сопереживание. Я знал, что он почти ощутил тот ужасный прилив экстаза и безысходности, с которым Кеннет Грэм покинул этот мир.

Голограммы из апартаментов «Моника» уже несколько часов как прибыли. Миллер отобрал не только постояльцев, занимавших квартиры восемнадцатого этажа за последние шесть недель, но и жильцов девятнадцатого и семнадцатого. Это выглядело излишеством. Я на миг представил, что некто с девятнадцатого этажа спрыгивает со своего балкона на восемнадцатый — и так каждый день в течение пяти недель. Но номер 1809 не имел внешних стен, тем более окон, не говоря уже о балконах.

Не пришло ли в голову Миллеру то же самое? Глупости. Он даже не знал, в чем тут дело. Просто забросал меня снимками, чтобы показать, насколько он готов к сотрудничеству.

Никто из жильцов из искомого периода не имел сходства с заподозренными людьми Лорена.

Я произнес несколько подобающих слов и отправился за кофе. Потом вспомнил о двадцати трех предполагаемых подручных Лорена в кейсе Оуэна. Я оставил их оператору, не очень представляя, как их правильно ввести в компьютер. Сейчас он уже должен был покончить с этим делом.

Я созвонился с ним. Он закончил ввод.

Я убедил компьютер сравнить их с голограммами из апартаментов «Моника».

Ничего. Никто ни на кого не походил.

Следующие два часа я писал отчет о деле Оуэна Дженнисона. Оператор должен был потом ввести его в машину. Сам я еще не очень освоил тонкости этого дела.

Мы вернулись к непоследовательному убийце Ордаса.

И еще к путанице оборванных нитей. Ценой гибели Оуэна мы приобрели два десятка изображений — изображений, которые сейчас уже могли ничего не значить. Органлеггеры меняют лица как шляпы. Я закончил описывать основные моменты дела, отослал его и позвонил Жюли. Теперь мне ее защита не понадобится.

Жюли уже ушла домой.

Я начал было звонить Тэффи, но остановился, набрав половину номера. Бывают моменты, когда лучше не звонить. Мне надо было походить с обиженным видом, зарыться в какую-нибудь нору. От выражения моего лица, наверное, треснул бы экран телефона. Зачем все валить на невинную девушку?

Я отправился домой.

Когда я оказался на улице, уже стемнело. Выйдя на пешеходный мостик между тротуарами, я подождал такси. Вскоре одно из них опустилось; на брюхе помигивала белая надпись «СВОБОДНО». Я уселся и вставил кредитную карточку.

Оуэн собрал свои голограммы по всему евразийскому континенту. Большинство из них, если не все вообще, были иностранными агентами Лорена. Почему я рассчитывал найти кого-то из них в Лос-Анджелесе?

Такси взмыло в белое ночное небо. Городские огни превратили слой облаков в белый пологий купол. Мы пробили облака и остались над ними. Автопилоту было наплевать, какой вид открывается мне.

Так чем я располагаю теперь? Кто-то из нескольких десятков жильцов был человеком Лорена. Или так, или же, по Ордасу, непоследовательный убийца, такой осторожный, бросил Оуэна умирать пять недель без присмотра.

А что, так уж трудно в это поверить?

Это ведь был, в конце концов, мой гипотетический Лорен. А Лорен совершал убийства, самые страшные преступления. Он убивал опять и опять, как будто выполнял обычную работу, с баснословными прибылями. АРМ не могла до него добраться. Не настало ли для него время позабыть об осторожности?

Вроде Грэма. Как долго Грэм подбирал доноров среди своих клиентов, находя в год всего несколько подходящих субъектов? А потом, дважды за несколько месяцев, похитил клиентов, которых хватились. Неосторожно.

Большинство преступников не слишком умны. Пусть у Лорена мозгов хватает, однако большинство в его штате — наверняка вполне средние персонажи. Лорен как раз и будет иметь дело с глупцами, с теми, кто занялся преступлениями, потому что не мог ничего стоящего предпринять в нормальной жизни.

Если человек вроде Лорена станет неосторожным, то вот как это произойдет. Подсознательно он начнет судить о сообразительности агентов АРМ по своим собственным людям. Опьяненный оригинальным планом убийства, он может реализовать его, проигнорировав единственный ненадежный момент. Имея советчиком Грэма, он знал об электромании больше нашего; возможно, достаточно, чтобы довериться ее воздействию на Оуэна.

Значит, убийцы Оуэна доставили его в квартиру и более с ним не виделись. Лорен пошел на небольшой риск, и риск оправдался — в этот раз.

В следующий раз Лорен станет более неосторожным. И однажды мы доберемся до него.

Но не сегодня.

Такси выбралось из общего потока и коснулось крыши моего многоквартирного дома на Голливуд-Хиллс. Я вышел и направился к лифтам.

Один из лифтов открылся. Кто-то шагнул наружу.

Что-то насторожило меня в его манере движения. Я повернулся, быстро выхватывая пистолет. Такси могло бы послужить хорошим прикрытием — если бы оно уже не взлетало. Из тени появились еще фигуры.

Думаю, я попал в двоих прежде, чем что-то обожгло мне щеку. Милосердные пули, осколки кристаллического анестетика, растворяющиеся в моей крови. Моя голова закружилась, и крыша тоже закружилась, и центробежная сила уложила меня на пол. Надо мной нависли тени — потом удалились в бесконечность.