Ой, как нога затекла… ему, кажется, было удобно? Упрям шевельнулся, распуская петлю вокруг занемевшей руки — и тут котел с небывалой силой рвануло куда-то вверх.

— Э-ге-ге-ге-гей! — донеслось оттуда.

Ветер упруго хлестнул по лицу, забил воздухом глотку, заставил зажмуриться. Упрям успел заметить, как земля внизу понеслась с невероятной скоростью. Отвернул лицо, приоткрыл глаза — точно: лес в сплошной зеленый ковер слился, ручьи и озерца мелькают голубыми росчерками. И живот вроде как пустотою сводит, к спине прижимает, приплющивает.

— О-го-го-го-гооой! А-ха-ха-ха-ха-ааа!

Упрям извернулся и, щурясь, разглядел волхва. От удивления челюсть отвисла: старик стоял в люльке, как лихой наездник на возке и, держа посох вдоль линии полета, мерно раскручивал наговоренную часть посолонь. Седые волосы, бороду и накидку трепало ветром. Теперь он летел на одной высоте с Упрямом, и котел тянула за люлькой не столько магия, сколько веревка, на которой Упрям и повис, ибо котел закрутило, и он вращался на схваченном веревкой ушке.

А Нещур просто плакал от восторга:

— Ох, силы небесные, хорошо-то ка-а-ак! С ветерко-ом! Э-ге-гей!

«И-го-го», — мрачно подумал Упрям. Руки слабели, а до волхва сейчас, поди докричись.

Однако Нещур скоро вспомнил о приличествующей возрасту степенности, замолчал, оглянулся назад… и поспешно закрутил посох обратно. Веревка ослабла, котел выровнялся, и Упрям смог в него залезть. Некоторое время он только глубоко дышал да тряс затекшими руками, глядя в небо, по которому бежали редкие облачка. Потом в поле зрений возникли очертания знакомой башни, и мягкий толчок возвестил о посадке.

Подошедший к котлу Лас помог Упряму выбраться и утвердиться на земле. Приблизился Нещур:

— Не умотал я тебя, малый? Как славно-то было! Эх, где годы мои молодые… Жаль только, быстро все кончилось.

Быстро? Упрям был уверен, что полет длился около недели. Однако, посмотрев на восток, убедился, что положение солнца почти не изменилось. А недурно это получается, надо признать.

— Почище тайных троп, — будто читая мысли, сказал Нещур. — Однако тут большие запасы силы нужны. Таких источников, как твое перо, — раз, два и обчелся. Будь иначе, люди по небу косяками бы летали… Так, может, оно и к лучшему?

Осторожная старость! Упрям представил себе косяки людей верхом на чем попало… забавно. И, пожалуй, очень полезно. Сократи для всех людей расстояния — это ж от скольких бед человечество избавится! Все будут всегда и всюду успевать, много времени появится свободного — а значит, каждый сможет науки превзойти, доброту и любовь постигнет, вдвое, втрое больше пользы принесет окружающим.

Упрям осадил себя. Он, бывало, подкатывал в детстве к Науму с подобными замыслами, как осчастливить человечество с помощью магии. Ответ всегда касался нехватки магических сил, но порой учитель пояснял, что у каждой мысли есть оборотная сторона. По дороге, проторенной благими намерениями, с легкостью идут только серость и злоба. Наверняка Наум сейчас сказал бы: твое свободное время один во благо использует, а десять — во зло. Свободного времени избыток — безделья признак и лени.

У человека нельзя отнимать выбор, но искушать заведомо ложным путем — еще хуже.

Упрям опять припомнил «лекарственных мальчиков» и подумал, что согласился бы с учителем, произойди их спор сейчас

И так вдруг накатило, так захотелось с ним действительно поспорить, пусть даже нагоняй получить за скудоумие и отсутствие воображения — лишь бы Наум рядом был…

— Что? — переспросил он, спохватившись: Нещур уже, быть может, третий раз о чем-то спрашивал.

— Я говорю: не худо ли тебе? Может, зелье какое сварганить?

— Да нет нужды, дедушка, спасибо. Нам поторопиться бы, время не ждет. Лас, ты чего такой мрачный? Случилось что?

— Теперь уже нет. Но случится — сердечный приступ со мной. Ты бы хоть предупреждал. Я уж думал, какими словами Болеславу объяснять, что не уберег тебя.

— Прости, Лас, я думал, быстро вернусь, а пришлось задержаться.

— Ладно, чего уж теперь. Завтракать будешь?

Упрям подавил неясное возмущение в желудке.

— П-попробую. Вроде полетов больше не предвидится.

* * *

Буян не вернулся, зато от Василисы прибыл посланец. Как раз в то время, когда Упрям и Нещур, уплетая кашу, вели ученую беседу о построении заклинаний, больше походившую на урок. Волхв по памяти записал слова, связавшие котел и люльку, и теперь размахивал ими перед носом Упряма:

— Оно и не могло сработать. Я тебя слушал — морщился, али не видел ты? Так ведь я думал, ты знаешь, что делаешь. Ни крохи музыкальности, лада — особенно вот в этом месте… Или, скажешь, Наум тебе не рассказывал о весомости Заклинаний?

— Рассказывал, — чавкая, покаялся Упрям.

— Ну вот, а ты средоточие весомости так коряво сочинил! Слова неровно подогнал — и заклинание легло соответственно.

— Да я же на вдохновении… На вдохновении много чего прокатывает.

Нещур чуть не поперхнулся:

— Ага, как корова на льду прокатывает. Законы словосложенья никто не отменял, как ты со словом — так и оно с тобой.

В столовый покой зашел один из дружинников:

— Посланец от княжны Василисы. Звать?

— Конечно, зови! — обрадовался Упрям.

Посланец, из кремлевых слуг, был довольно молод, но держался гордо, вошел, поздоровался едва разборчиво, со всеми чохом, и спросил: «Который тут Упрямом будет?»

— Я.

— Пресветлая княжна Василиса Премудрая, и Ласковая, и Добрая, достойная дочь многомудрого и отважного удельного князя Дивнинского и Твердичского Велислава свет Радивоича, денно и нощно об народе пекущегося, за благо княжества твердо стоящего, крепкого щита земли нашей…

— Молодой человек, — перебил его Нещур. — Лишние слова не заменяют искренности.

— А? — удивился посланец.

— Ты чего передать-то должен? — спросил Упрям.

— Вот, — нахмурился тот, выкладывая на стол письмо. — Грамота, собственноручно рукою пресветлой госпожи княжны нашей Василисы свет Велиславовны Премудрой и Ласковой, как народ величает, высочайше начертанная и печатью…

— Я вижу, — сказал Упрям. — Спасибо. Княжна просила ответа ждать?

— Нет.

— Тогда не задерживаю. Еще раз спасибо. До свидания.

Посланец удалился безмолвно.

Нещур посмотрел ему вслед и вздохнул:

— А я-то думал, такие только в Перемыке водятся. Что княжна пишет?

В грамоте значилось:

«Упрямушка! Радуйся: прав ты, Разведала я, что за всем стоит тот, о ком ты и думал. Однако доказательств мало. Сомневаюсь, говорить ли? Но сваты на крючке. Нам бы встретиться… В.»