плакат с таким лозунгом.

Совещание началось. Сначала долго говорил полковник Спасибухов. Он грозно заявил, что комендатура «залетная», что порядка в ней нет, а значит, придется начинать с руководства.

— Подполковник… — Спасибухов поискал глазами Макогонова. — Ты, подполковник, почему нарушаешь план дислокации? Почему ты расположился не здесь со всеми, а черт-те знает где? И кто разрешил?

Питон голову вжал в плечи, Душухин стал ногти ковырять.

Макогонов спокойно принялся докладывать:

— Товарищ полковник, я считаю, что разведка, и так повелось еще с Грозного, должна располагаться отдельно от основного личного состава. Это и так ясно, по-моему, ведь у нас проходят спецмероприятия, могут быть пленные и так далее.

Полковник Спасибухов на последние слова Макогонова о пленных вдруг поднялся весь из-за стола, челюсть его отпала.

— Да ты что, подпол… Кха, кхы… — он даже закашлялся от негодования. — Какие в жопу пленные?! Ты где находишься? Это мирная территория. Ингушетия. Ты что по картам разучился ориентироваться или совсем у тебя… — Он хотел сказать еще более обидное, видно, думал, что ему ранг позволяет, но наблюдая перед собой крепко сложенного и закусившего губу офицера, вдруг остановился. — Ну ладно. Ты, подполковник, пойми, что войны уже нет.

— Извините, товарищ полковник, но я хотел бы заметить, что по оперативным данным в этих местах обнаружены базы Басаева и Доку Умарова. Игнорировать эту особо важную на мой взгляд информацию я не могу. К тому же я докладывал, — он повернул голову в сторону Питона, сжавшегося чуть не в комок, — что на тот берег Фортанги ведут следы. Там тропа. И лесничий не сказал ничего вразумительного. Но я бы просил разрешения проверить тот берег.

— Отставить, я сказал! Эти разговоры совершенно не касаются дела. Вы что, хотите, чтобы нам тут еще уголовных дел накрутили за ваши изыскания? Здесь заповедник, и прошу себя вести, как в заповеднике. — Спасибухов вдруг будто вспомнил что-то очень важное. — Вы вот в зоопарке бывали? Вы же не станете в макак, к примеру, стрелять?

Послышался смешок. Макогонов непроницаем.

— Никак нет, товарищ полковник, в макак я стрелять не обучен.

— Вот, правильно понимаете. А то тут про вас разное говорят… — он сбился, словно что-то лишнее сказал, чего слышать всякому не позволено, а только знать позволено очень вышестоящим. — Одним словом, про вас говорят, что случается и не подчиняетесь приказам вышестоящего командование. Не порядок.

— Виноват, товарищ полковник. Исправлюсь, — тихо, но твердо ответил Макогонов, и было неясно, шутит он или говорит всерьез. Снова послышался смешок.

— Ты себе уясни, подполковник, что больше такого раздолбайства я вам не позволю. Кто вам сказал, что вы будете стоять там? — Он отмахнул челюстью. — Вы будете стоять здесь! А из твоего бандитского быдла я буду делать разведчиков настоящих.

Макогонов до боли губу закусил, почувствовал привкус крови.

— Каким образом?

Спасибухов шумно выдохнул всей челюстью.

— Вот это уже разговор понятный. Будем строить полосу препятствия. Я сделаю из твоих бандосов настоящий спецназ. Вон как те, которые из владикавказской дивизии. Вот это спецназ, хотя и срочники. Вот на кого надо равняться вам, разгильдяям, — сказал и окинул взглядом всех штабных.

Макогонов теперь завелся и пошел напролом.

— Вы, товарищ полковник, путаете божий дар с яичницей. Во-первых, комендатура стоит в низине, и достаточно одного миномета, чтобы всех накрыть. Во-вторых, владикавказцы — это всего-навсего пехота, которая обучена воевать по-пехотному. А полосу препятствий строить… Так вон гора рядом и каньон. Туда-сюда полдня занимает. Вот вам и полоса препятствий. Да вы не тушуйтесь, мы вас с собой можем взять.

Спасибухов покраснел, встал из-за стола и орет:

— Я сказал, что вы здесь будете стоять!

— Не буду, — сквозь зубы Макогонов. Но он уже спокоен. Выдержанно сказал.

— Буде-ете!!

— Все, товарищ полковник, я с вами разговаривать в таком тоне не намерен, а стоять буду там, где стою.

Обратно вихрем долетели. Лодочник, когда давил педаль — в гору гнал «бардак», голову жал в плечи, из люка не высовывался. Командир пятками по железу колотит. Молчит. Когда молчит Макогонов, губы жмет в нитку, глаза щурит, а потом вдруг тихо станет говорить, слова растягивая, тогда конец — нет спасения от его гнева. Бегом, бегом прочь! Некуда разведке бежать. Да и бежать никто не станет: — командирского гнева бояться — пустое дело, командирский гнев он не против своих. Но своим тоже достанется, чтоб чужие боялись. У «голубого вагона» Макогонов рванул ворот, пуговицы пулями лопнули, поотлетали. «Цинк» патронов у входа в вагон. Макогонов смотрит на «цинк», потом видит, Спирин сидит за столом, чистит винтовку.

— Спирин, сколько раз говорил, чтобы не трогали новый ящик, пока не расстреляете старый?

Спирин из-за стола вытягивается в стойку.

— Тащ подполковник, так это…

— Сколько говорил?! — голос рвется на высокую ноту. Макогонов по «цинку» со всей силы ногой. Патроны рассыпались: жалобно звякает по утоптанной земле, покатились желтые болванчики с бронебойными головками.

Тимоха выскакивает из домика, за ним щемится разведка. Усков только нос наружу, за ним Аликбаров тревожно сопит. Про остальных и речи нет.

Беда.

— Запаять «цинк», мне доложить. Времени час. Тимоха!

Подскочил Тимоха.

— Я, тащпол.

— На политинформацию всех. Что по плану?

— «Суворов». Кино.

— «Суворов» — это правильно.

После слова «Суворов» командирский гнев сам собой прошел. Расселись смотреть. Макогонов фильм знал наизусть по тексту от начала до конца. Тимоха выборочно мог цитировать, так же, как и Усков с Аликбаровым.

Смотрят солдаты.

Снят был фильм в сороковом году при Сталине. Макогонов удивлялся поначалу, как в антирелигиозной стране Советов могли снять кадр, где молится Суворов как истинный христианин. Макогонов задумался о Сталине: гений семинариста Иосифа создал единственную в мире на тот момент супердержаву. И что бы не говорили, Сталин любил Россию, понимая, что только гений русской души может объединить вокруг себя все прогрессивное человечество. Теперь забыли, теперь учат, что Сталин страну ненавидел. Макогонов смотрел «Суворова» режиссера Пудовкина и ломал скулы желваками. Суворов — несомненный гений военного дела, и не у фашистских фельдмаршалов учился Макогонов, а у Суворова. У Александра Васильевича учились воевать Наполеон и Кутузов, Бисмарк, Жуков, Манштейн. Гитлер, дубина, русских ненавидел, а поучился бы у Александра Васильевича, глядишь, и с Россией не стал бы воевать, а наподдавал бы Англии и главному провокатору всех времен и народов Уинстону Черчиллю. Черчилль был умней Гитлера. Не смотрел Адольф Гитлер «Суворова» Пудовкина, или смотрел, но невнимательно.

Глазомер, напор, маневр, огонь!

Так и воевал Александр Васильевич.

Окопник Макогонов учился у окопника Суворова. И был в фильме момент, который знал Макогонов наизусть: после боя раздает Суворов награды и наказывает струсивших или по необразованности военной,