– А ты меня позови, – посоветовал Мафей. – Я им, как Элмар тебе, доходчиво объясню, что байстрюки – ребята обидчивые и от огорчения могут огненным шаром запустить. Только я так и не понял, зачем ты мне все это рассказываешь. Сдались мне вы с вашей теткой мстить вам. Делать мне больше нечего.

– Это я знаю, – Кондратий снова вздохнул и разлил по рюмкам остатки самогона. – Дело совсем в другом. Это все было как бы предисловие, чтобы тебе понятнее было, почему я все-таки явился. После того случая с пьяным мистралийцем я начал размышлять: а с чего вдруг он так обо мне думает? Понятно, ты рассказал, но почему ты рассказал обо мне именно так? Я как-то полагал, что если я вырос и поумнел, то и ты должен был. И спросил я об этом у бати. А он возьми да и объясни, с чего-то его опять поговорить пробило. Ты, говорит, за десять лет в самом деле вырос и поумнел. Но ведь эти десять лет вы практически не общались. Откуда же Мафею знать, какой ты теперь? Он тебя помнит таким, каким знал. Врагом. И всю жизнь будет помнить, а она у него намного длиннее твоей. Ты состаришься, умрешь, и кости твои сгниют, а он будет помнить, что был у него когда-то в детстве кузен Кондратий, большая сволочь. Маленьких обижал, за уши дергал. Вот эта мысль меня и доконала. Как же так, говорю, бать, это что же получается, из-за того что я в детстве чего-то недопонимал по глупости своей, меня теперь до конца дней будут за сволочь считать? А батя пожал плечами и как бы просто так, как бы без всякой связи с моим вопросом рассказал одну историю. Про Шеллара и кошку. Ты ее знаешь?

– Знаю, – кивнул Мафей. – Шеллар мне про эту кошку рассказывал. А при чем тут дядя Пафнутий?

– А при том, что Шеллар, будучи маленьким и еще недостаточно образованным, не мог понять, отчего же кошка сдохла, и спросил у бати, почитая его за великого специалиста. Так батя после того много лет от него шарахался как от чудовища какого. Только когда они уже выросли, Шеллар сам сообразил, в чем дело, вытянул батю на откровенный разговор и убедил, что больше кошек не обижает, да и людей-то только по службе. То есть, понимаешь, этой историей батя мне как бы тонко намекнул, что я должен пойти и с тобой поговорить. Вот я и пришел.

– Теперь понятно. – Мафей засмеялся и торжественно объявил: – Кондратий, я верю, что ты не сволочь. Ты доволен?

– Смеешься? – огорчился поморский кузен. – А я ведь серьезно…

– Да нет, я тоже серьезно. Просто ты такой смешной со своими проблемами… Спи спокойно, никто не придет таскать тебя за уши и никто не будет поминать тебя недобрым словом. Мне оно и раньше как-то все равно было… тьфу ты, какая у тебя речь заразительная… В общем, не сержусь я на тебя. Я ведь тоже вырос, хотя и не так сильно. У Шеллара даже появилась идея к вам в гости приехать вместе со мной, помириться.

– Вот и приезжайте, – обрадовался Кондратий. – Давно пора. Заодно, может, Шеллар еще что-нибудь хорошее тетке скажет. Да и вообще, ему нелишне было бы ко всем дворам показаться, а то уже начали болтать, что он и не он вовсе, что на самом деле умер, а его то ли подменили, то ли оживили какой-то некромантией.

– Опять теткина работа? – нахмурился Мафей.

– Да нет, не ее. Она, конечно, плещет об этом на каждом углу, но не она сама это придумала. Это откуда-то по каналам разведки пришло. Мистралийцы, наверно, пакостят. Это же неправда, я надеюсь?

– Конечно, неправда. Никто его не подменил, он просто влюбился.

– Это хорошо, – одобрил Кондратий. – Так приезжайте. Я покажу тебе, как улыбаются собаки. И приятеля своего привози ненормального. Он собак-то любит?

– Не знаю. Вот крыс любит, это точно.

– Ну тогда собак тем более должен. А кстати, кто он?

– В каком смысле? – осторожно переспросил Мафей, надеясь, что ему удалось скрыть волнение. Неужели именно из-за этого Кондратий и затеял весь разговор? Да не может быть, он простой, как табуретка, у него бы просто не вышло…

– В прямом. Просто дед его узнал. И батя узнал. Вот мне и интересно, откуда они его могут знать? Грешки батиной молодости всплыли или что? Тетка, та просто сама не своя, как это так, при дворе новости, а она не в курсе. А они молчат. Даже дед.

– Тогда с чего ты взял, что они его узнали? Тебя ведь там не было.

– Дед сам сказал, когда мне рассказывали про весь этот переполох. Он так искоса на батю посмотрел и спросил: «Пафнутий, а ты его не узнал?» Батя кивнул молча, и на этом все.

– Ну и пусть дальше молчат, – посоветовал Мафей. – Он никогда не говорил, кто такой на самом деле. Под чужим именем в ученики поступил. Мэтр, конечно, знает, но он не скажет. Да и зачем? Если человек скрывает, значит, есть причина. Я и не спрашиваю. И тебе оно не нужно.

– Да я понимаю, – вздохнул Кондратий. – Любопытно просто.

– Кстати, он у вас больше не появлялся? – без особой надежды вопросил Мафей.

– А что, он у вас регулярно чудит? И нам опять ожидать его в гости?

– Нет, просто он пропал. Я думал, может, к вам заходил. Извиниться там или что-то подобное.

– Не заходил. А как это он пропал?

– Да так, пропал, и все. С магами такое случается.

– Вроде как у тебя с зеркалом? Как ты вообще ухитрился на нем повиснуть?

– Сам не знаю, – признался Мафей, подумав, что рассказывать Кондратию про Кантора, цыплят, загадочного парня с крашеными волосами и даму на коньках будет явно лишним. – Бывает. Ох и попадет мне за это зеркало…

– А ты что, его разбил?

– Нет, не за само зеркало, а за то, что полез без спросу в опасное место.

– Там опасно? – Глаза Кондратия стали похожи на большие блюдца. – Чего ж ты туда полез?

– А откуда я знал…

На этом их разговор был неожиданно прерван голосом, раздавшимся, как показалось Мафею, с ближайшего дерева:

– Ваше высочество, где вы находитесь?

– В Поморье, – отозвался Мафей. – С Кондратием.

– Что вы там делаете?

– Общаемся.

– Попрошу вас извиниться перед своим собеседником и перенести ваше дальнейшее общение на другое время. Вы мне нужны, я вас жду в гостиной господина Жака. Он просит закрыть его кабинет, поскольку сам не в состоянии пересечь гостиную и дойти до двери. Здесь… э-э… кое-что произошло, и помещение выглядит не лучшим образом.

– Я понял, мэтр, – печально ответствовал Мафей. – Сию минуту. Только попрощаюсь и провожу кузена домой.

Небо было черное, как кровь дракона, и в нем медленно покачивался тонкий серпик умирающей луны. Скудного света едва хватало на слабенькую дорожку, мерцавшую на спокойной глади моря и уходившую в неведомую даль. Волны с тихим плеском накатывались на берег, лениво облизывали песок и неторопливо отступали, увлекая с собой некоторое количество этого самого песка, так и норовя плеснуть этой водно-песчаной взвесью прямо в лицо.

– Я точно сошел с ума, – сообщил король, сплевывая песчинки. – Как я согласился на это безобразие?