– Я сам тогда перепугался, – признался Мафей, вспомнив обстоятельства знакомства с братьями. – Представляешь, подводят меня к троим здоровенным дядькам и говорят, что это мои новые братья. А четвертый, чуть поменьше, – кузен. Я тут же с белым светом простился. В моем детском понимании братья и кузены должны непременно дергать за уши и раздавать подзатыльники, а подзатыльник от Элмара… можешь себе представить. А чем тогда все кончилось? Не ударил же он тебя, раз ты до сих пор жив.

– А ты что, не помнишь?

– Просто не знаю. Я так перепугался, что убежал к маме.

– Вот уж мамин сынок! Такой цирк пропустил! Ну если тебе интересно, могу рассказать. Незабываемое впечатление детства. Дальше было вообще весело. Тетка Лисавета увидела, к чему идет, и поспешила это дело пресечь. Подошла и напустилась на бедного Элмара, что, дескать, с детьми воевать все герои, что как варвара ни воспитывай, он варваром и останется, и еще что-то про его матушку, я по малолетству не вполне понял. Элмар аж позеленел, смял в лепешку золотой кубок в кулаке, стоит, рот раскрывает, не знает что сказать. Языком он не настолько силен, чтобы с теткой Лисаветой тягаться, а стукнуть нельзя – дама все же. И вдруг подходит твой новый кузен с этакой милой улыбочкой и что-то тетке на ушко шепчет. Я не расслышал, что именно, но тут уж тетка позеленела и рот раскрыла. А он кивает и улыбается, светски так, вежливо. Мне даже жутко стало. Потому я, наверно, и запомнил. Он улыбается, а глаза холодные, жестокие… Волкодавы так улыбаются.

– Кондратий! – укоризненно перебил его воспоминания Мафей. – Разве собаки улыбаются?

– Конечно, улыбаются! – убежденно заверил его кузен. – Я тебя как-нибудь свожу на псарню, покажу. И улыбаются, и плачут, как люди. Ты просто мало знаешь о собаках.

– Ну хорошо, а потом? – спросил Мафей, вспомнив, что Кондратий с детства обожал псов и говорить о них мог бесконечно долго.

– А потом тетка прикусила свой болтливый язык и извинилась перед Элмаром за каждое слово. Я был потрясен еще больше. Лисавета всегда славилась способностью говорить людям гадости, мило при этом улыбаясь. Просто скандалить она тоже умеет, сам знаешь, но на это любая торговка с базара способна, а вот обгадить человека с улыбочкой, якобы сказав ему комплимент, – это уже искусство, и тетку в этом никто не мог переплюнуть. А твой кузен смог. Так он и остался в моей памяти единственным человеком, который парой слов заткнул пасть тетке Лисавете. Мне до сих пор не дает покоя, что же он ей такого сказал.

– Это как раз проще простого, – пожал плечами Мафей. – Каким-нибудь скандалом пригрозил. У него на каждого ведро компромата имеется, а Лисавета, я уверен, только прикидывалась такой уж порядочной. Вся ее безупречность заключалась в том, что она была замужем и детей родила в законном браке. Потому она и обижала маму, всякий раз подчеркивая ее единственный грех, чтобы выгоднее оттенить свою якобы порядочность.

– А ты это откуда знаешь?

– Шеллар объяснил. Давно, я еще тогда сопляком был. Я как-то спросил его, почему меня при дворе дедушки так обижали, и он мне это разложил все по полочкам подробно и научно с точки зрения психологии. В том числе о доминирующих самцах. То бишь о вас с Василием.

– Так ты все знал?

– Знал.

– Так чего сразу не сказал?

– Хотел тебя послушать. Только я так и не понял, какое это имеет отношение к твоему визиту и к дяде Пафнутию?

– Тогда я продолжу по порядку, а то запутаюсь. Тебе вот все объяснили тихо и спокойно с точки зрения психологии. А мы узнали при таких обстоятельствах, что до сих пор вспоминать страшно и… стыдно. Случилось все, когда наши старшие с похорон твоей матери вернулись. Дед, батя и тетка. Нас, детей, с собой не взяли, и мы толком не поняли, что там вышло у деда с Шелларом… Дед вроде хотел тебя домой забрать, а ты не пожелал… В общем, дед распсиховался, разобиделся, вещами швыряться начал, как это у него водится. Он же у нас вообще такой, характером в прабабку Гортензию пошел. Его матушка, наша прабабка то есть, была мистралийская принцесса, а они же припадочные… да ты сам знаешь, взять хотя бы этого твоего приятеля, мстителя непризнанного. Вот и дед такой психованный. В общем, начал он буянить, а тетку дернуло за язык посочувствовать. А что, говорит, от него можно было ожидать (это от тебя в смысле), байстрюк, говорит, неблагодарный. И тут вдруг батя заговорил. Ты ж его знаешь, он вечно молчит, как камень, слова не вытянешь, а тут вдруг… От одного этого можно было офигеть на месте, а как мы услышали, что именно он сказал, то офигели окончательно.

«Неблагодарный, говоришь? А за что он тебе должен быть благодарен, стерва старая? За то, что отравляла жизнь ему и его матери? Ты же ее ненавидела, потому что завидовала черной завистью. Ты всегда всем завидовала. Мне – потому что я наследую посох, а ты нет. Моей жене, потому что она родила мне мальчишек, а у тебя одни девчонки, которые тоже ничего не наследуют. Отцу – потому что его уважают, а тебя нет. А уж сестре ты завидовала больше чем остальным. Потому – что она красивая, потому – что ее люди любили, потому что за ней вечно парни увивались, а тебя стороной обходили. Потому что три мистралийских принца чуть не передрались из-за нее, а тебя с грехом пополам выдали замуж за старого князя Галицкого. Вспомни, когда в Мистралии произошел переворот, ты ходила довольная, как обожравшаяся кошка. Тебе было наплевать, что у людей горе, – радовалась, что сестра без жениха осталась. А когда она с эльфом попалась, ты вообще чуть от счастья не лопнула. Ты и раньше-то вечно старалась ей как-нибудь насолить, чтобы самой себе лучше казаться, а тут уж развернулась во всю ширь. Поливала ее как могла, выставляла гулящей девкой, чтобы вся страна знала, какая ты добропорядочная мать и честная жена. А когда она вышла все-таки замуж и стала королевой Ортана, ты на дерьмо изошла от зависти. Представляю, как ты теперь счастлива! Радуйся. Или тебе для полного счастья не хватало заполучить под свою опеку ее ребенка, чтобы и над ним издеваться? Только я бы на твоем месте молился денно и нощно, чтобы этот малыш никогда с тобой не встречался и не знал, какая ты сволочь. Потому что из этого крохи медленно, но верно вырастает могущественный маг, и, если он когда-нибудь надумает отомстить, я тебе не завидую…»

Тетка опомнилась, визжать начала, дед молчит, в посох вцепился, а мы с Василием стоим, рты разинув, и медленно приходим к пониманию того, что мы лопухи. Что ничего этого не знали и даже не приходило нам в голову посмотреть на все с такой стороны. Да и батя тоже хорош – молчал столько лет… Тогда-то до нас все и дошло. Мы ведь уже взрослые были, соображали, откуда дети берутся. А когда стали старше, еще лучше поняли. Оно, знаешь, когда свои байстрюки по двору бегать начинают, очень пониманию способствует…

– Это у тебя? – заинтересовался Мафей. – Или у Василия?

– У меня, – вздохнул Кондратий. – Василий аккуратнее в таких делах, а меня как-то угораздило… просчитался. Теперь у меня двое славных близнецов, и дед нипочем не позволяет мне их признавать. А вот они вырастут, соображать начнут, и какие-нибудь поганцы вроде нас с Василием станут их обижать…