Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нэнси не могла этого видеть, но зал буквально не отводил от доктора глаз, и, явно чувствуя этот молчаливый и очень напряженный интерес, Левадовски начал говорить все громче и громче, постепенно переходя к самым патетическим нотам, на какие только был способен.
— Я, как всякий мыслящий человек, естественно, задавал себе вопрос: может ли Нэнси Дженкинс, мать двоих детей и жена полицейского, быть ассоциирована с жуткой историей доктора Джекила и мистера Хайда?! Может ли это нежное, ангелоподобное существо в считанные часы, а может быть и минуты, превращаться в монстра, сметающего все на своем пути?
Зал сидел, открыв рот.
— А потом я это увидел.
Кто-то охнул.
— Нет, — артистично повел рукой доктор, — у нее не выросли клыки, и она не обросла шерстью. Давайте оставим эти старые как мир сказки Голливуду. Но по-настоящему опытный специалист может о-очень многое увидеть в самом безобидном жесте и самом тихом слове.
— Ближе к сути дела, пожалуйста, — раздраженно оборвал доктора судья.
Левадовски смешался, но, получив ободряющий взгляд прокурора, взял себя в руки.
— Извольте. Нэнси Дженкинс определенно наделена яркими чертами эксплозивного психопата… Собственно, этот патологический склад личности, «эго», как сказал бы Фрейд, образующийся в результате уклонения развития человека от нормального, часто из-за влияния неблагоприятных условий внутриутробного развития.
Нэнси тряхнула головой. Нет, отдельные слова и фразы она прекрасно понимала, но смысл речи в целом ускользал от нее начисто. А тем временем доктор говорил и говорил, и зал постепенно начал клевать носом и даже откровенно засыпать, а потом Скотта Левадовски как выключили, и даже прокурор с облегчением вздохнул.
— Спору нет, — после секундной паузы кивнул судья, — речь впечатляющая. Но из чего конкретно вы вывели ваше экспертное заключение?
Левадовски улыбнулся и кивнул в сторону прокурора.
— У обвинения есть прекрасная видеопленка, на которой Нэнси Дженкинс берут в заложницы. Просмотрите ее, ваша честь. Уверяю вас, все вопросы отпадут сами собой.
«Господи! Нет!» — охнула Нэнси, но в зал суда уже вносили видеомагнитофон и телевизор, и ей стало непреложно ясно, что прямо сейчас и состоятся ее торжественные похороны; что этот ожидающий ее прилюдный позор и есть последний гвоздь в ее гроб. И тогда она откинулась на спинку стула и захохотала — неудержимо и безостановочно.
* * *
К объявленному судьей перерыву Скотт Левадовски чувствовал себя так, словно перекидал десять тонн кирпичей, но, тем не менее, впервые за много месяцев был по-настоящему удовлетворен.
— Нормальная истерическая реакция… — бормотал он себе под нос, пытаясь параллельно оценить, насколько реально обещанное Висенте Маньяни повышение до уровня заместителя главврача клиники.
«А что, у него связи хорошие… может, и выйдет что…» — решил он и, не без труда пробившись через гудящую толпу, двинулся к туалету. Шмыгнул в заветную дверь, подошел к писсуару и принялся расстегивать пуговицы.
В туалет зашел кто-то еще, и он машинально развернулся чуть в сторону, так, чтобы закончить свое дело вне пределов чужого взгляда.
— Левадовски… — позвали его со спины низким вибрирующим от напряжения голосом.
— Да? — с изумлением развернул он голову и убедился, что слух его не подвел: сзади стояла женщина — крупная, коротко остриженная, в безвкусном розовом платье с огромными тропическими цветами и с какими-то странными, словно колотыми шрамами по всему лицу. — Что вы здесь делаете, мэм?!
— Ты скотина, Левадовски, — покачала головой женщина.
— Выйдите! Я требую!
И тогда она развернула его, потянула на себя и, стиснув зубы, ударила коленом в пах.
Левадовски задохнулся от пронзившей все тело невыносимой боли и рухнул на колени. И тогда эта бабища ухватила его за волосы и развернула лицом к писсуару.
— Ты скотина, Левадовски, — с чувством повторила она и сунула его головой в мокрое фарфоровое ложе. — Это тебе за Нэнси, гад! Запомни это, Левадовски.
* * *
Поздно вечером третьего дня, когда обвиняемую вывезли из здания суда обратно в тюрьму, а все зеваки разошлись по домам, в комнате совещаний собрались трое самых важных во всей этой истории лиц — прокурор, Скотт Левадовски и мэр города Висенте Маньяни. Судья сразу объявил, что лично его это дело никак не касается, а потому что они решат, то он и огласит в качестве приговора.
— Значит, так, — положив крупные, покрытые черным волосом руки на стол, начал мэр. — Вопрос у нас простой: что с ней делать? У кого какие соображения?
— Она абсолютно нормальна, а потому подсудна, — пожал плечами Левадовски.
— Вы же сами сказали, что она психопатка, — удивился прокурор. — Как это… экспо… экспло…
— Эксплозивная, — не выдержал издевательства над термином Левадовски.
— Ну вот, — развел руками прокурор, — и как нам ее сажать с таким-то диагнозом? Ее, так получается, лечить надо.
Висенте заинтересованно слушал, но пока в разговор не встревал.
— Психопатия, строго говоря, не является заболеванием, — искоса глянув на мэра, пожал плечами Левадовски. — Я же говорил вам: это скорее патология социокультурного развития.
Прокурор сокрушенно покачал головой и тоже глянул в сторону мэра.
— Но если я ее посажу, у нее останется возможность подачи апелляции. А в клинике ее можно лет пятьдесят продержать, и никакая апелляция не поможет.
— Имейте совесть! — вспыхнул Левадовски. — Почему именно в клинике? И потом, с чего вы решили, что апелляцию удовлетворят?
И тогда мэр подал знак рукой, и оба спорщика смолкли.
— Второй может объявиться, — мрачно пояснил доктору мэр. — И необязательно здесь. А вы понимаете, что будет, если он даст признательные показания где-нибудь в Нью-Джерси?
— Что? — недоуменно уставился на него Левадовски.
— Что-что! — передразнил его Висенте. — Развалится все к чертовой матери! Я-то в этом Нью-Джерси никто!
Все трое смолкли и некоторое время так и сидели, и наконец Висенте решился:
— Значит, так: сажать ее нельзя. Не приведи господь, если копы и впрямь этого потрошителя где-нибудь в другом штате возьмут. Но содержать эту стерву нужно под присмотром, и лучше, если подольше.
Левадовски недовольно крякнул.
— У меня и мест свободных нет, господин мэр! Было три, но недавно новых больных привезли… Куда я ее?
— Ты, главное, диагноз поставь, — с облегчением навалился на доктора прокурор. — А куда ее засунуть, мы найдем. Верно, Висенте?
Висенте неопределенно мотнул головой, но тогда уже взвился Левадовски.
— Ну уж нет! А если мой диагноз не подтвердят? У меня же репутация! Как вы не поймете?!