До моего отъезда в комнате стояла кровать, стол со старым компьютером, платяной шкаф и небольшой телевизор. Сейчас в ней было абсолютно пусто. Ничего, кроме занавесок на окнах. Я попыталась сорвать карниз, но не смогла добраться до него. Я повисла на занавесках, пыталась сдернуть их, но, видимо, не хватило веса.

Мне ужасно хотелось пить, даже не знаю, сколько времени я провела без воды? Ну что же, значит, скоро я умру от жажды. Если Ли ушел на работу и не вернется несколько дней, я погибну от обезвоживания.

Я начала орать:

— Помогите! Помогите!! Помогите!!! — Я кричала во все горло, пока не охрипла, но, конечно, никто меня не услышал.

Потом я села на ковер, чтобы обдумать хоть какой-нибудь план. Связать чулки, сделать петлю, а когда он войдет в комнату, попытаться задушить его? Лучше мне было не придумать. Голод, жажда и боль сильно замедляли мыслительный процесс.

На затылке у меня разрасталась шишка величиной с картофелину — когда я слегка притронулась к ней, то чуть не упала в обморок от боли. Волосы вокруг склеились от засохшей крови.

Будут ли у меня силы, чтобы отбиваться, когда он снова появится? Если я начну спорить с ним, это еще больше разозлит его, и наказание не заставит себя ждать.

Но я же не могу вот так сидеть и покорно принимать его издевательства и побои? По крайней мере, если он прикончит меня сразу, то я избавлюсь от этой муки, от этих кошмарных издевательств.

А что, если связать чулки и повеситься на карнизе? Или порезать занавески на длинные лоскутья и повеситься на них? Я увлеклась, представляя себе его лицо, когда он увидит, что я от него ускользнула. В какой-то степени это можно будет назвать победой. Но мои коллеги и бывшие друзья, все они, конечно, решат, что я повесилась от депрессии, а ему ничего не будет. И никто никогда не узнает, что мне пришлось пережить. А он продолжит свои чудовищные эксперименты, подыскав новую жертву.

Наверное, в тот момент я решила все-таки бороться. И начала снова кричать. Я так громко кричала, что не услышала, как открылась дверь и Ли появился на пороге моей камеры пыток.

Когда я вернулась с работы, на кухне меня ждала вымытая миска из-под хлопьев, ложка и кружка. Они лежали на сушилке. Что в этом такого, спросите вы? А то, что я не завтракала дома уже много дней и, конечно, не доставала в то утро миску.

Я не впала в ступор, не закричала, не заплакала и даже не задрожала — вот как далеко продвинулись наши занятия с Алистером, — просто стояла на пороге кухни, ожидая, что в любой момент Ли может выйти из гостиной.

Но его не было в квартире — я знала это, поскольку только что закончила проверку. Как он мог проникнуть внутрь? Наружная дверь была заперта, задвижки на окнах и балконной двери опущены. И моя дверь тоже заперта на все замки. Но вот пожалуйста — очередное «письмо». Сначала пуговица, теперь это.

Алая пуговица означала «Берегись, я тут!», но это послание было более изощренным. Видимо, Ли не без основания полагал, что если даже я рассказала кому-то о пуговице (и, скорее всего, меня приняли за психопатку, жаждущую внимания полиции), то уж о чистой миске для кукурузных хлопьев я точно не смогу никому рассказать. Какой нормальный полицейский поверит в то, что некий человек-невидимка проник в чужую квартиру, не оставив никаких следов, чтобы полакомиться кукурузными хлопьями? Да еще миску за собой вымыл. Бред, да и только.

Я выбросила миску, ложку и кружку в мусорное ведро и, вынув из ведра мешок, вынесла его на площадку. После этого стала готовить чай, это помогло мне думать.

Что же мне делать? Уехать из этого дома? Но надо было это делать сразу после того, как нашла пуговицу. А это случилось почти месяц назад. Нет, теперь уже поздно. Он сразу же увидит, что я осматриваю квартиры, и узнает адрес даже раньше, чем я перееду.

Даже если я сейчас брошу все, сяду на первый попавшийся поезд и уеду далеко-далеко, он найдет меня. Рано или поздно найдет. К тому же как я могу бросить свою жизнь — работу, квартиру, Стюарта? Мысли, которые на сеансах у Алистера появлялись лишь в зародыше, внезапно кристаллизовались в осознанное решение: не буду я бежать! Не желаю бежать! Мне не помогло это в прошлый раз, не поможет и сейчас. Хочу я или нет, придется сражаться.

Дверь распахнулась с такой силой, что я подпрыгнула и умолкла.

А в следующий момент его кулак врезался в мою скулу, и я отлетела к стене, ударившись шишкой на затылке о стенку.

Но не успела я поднять голову, как он уже стоял надо мной. Схватил за волосы, задрал мне голову и ударил еще раз — в нос. Кровь брызнула струей, я закричала от боли и ужаса.

— Заткнись, дура! — проверещал он. — Чего ты добьешься своими криками? Вот и нечего напрасно драть глотку!

— Больно, больно, пусти, — всхлипывала я.

— Нет, Кэтрин, не отпущу. Рано еще.

В этот раз я смогла чуть повернуть голову, и удар пришелся на правый глаз и переносицу. Я закрыла лицо ладонью, чтобы защититься, но Ли дернул меня за правую руку и силой прижал ладонь к полу. А потом наступил на нее ребристой подошвой ботинка. Обезумев от боли, я слушала хруст своих пальцев.

— Ли, умоляю… перестань… пожалуйста… не надо…

— Заткнись! Раздевайся!

Я посмотрела на него, правым глазом я видела только расплывчатые тени.

— Нет… прошу тебя… умоляю.

— Грязная шлюха! Мразь! Раздевайся! Тупая тварь!

Я стала стягивать с себя жакет. Пальцы правой руки распухли, плечо плохо двигалось. Ли нетерпеливо сдернул жакет с моих плеч, а блузку просто разорвал, прихватив изрядный клок волос. Он швырнул грязные лоскутки на ковер, брезгливо вытер руки о штаны и принялся за юбку.

И вдруг остановился.

Несмотря на то что от одной мысли о близости с ним меня начинало тошнить, я с трудом подняла голову и заставила себя взглянуть ему в лицо. Что он хочет со мной сделать?

Что это? Что с ним? Он улыбается! Плотоядно ухмыляется во весь рот! Он доволен собой, наслаждается моментом!

Подмигнув мне, он полез в карман и достал нож с черной ручкой, лезвие слегка изогнуто, с зазубринами. Сквозь звенящий туман я услышала свой голос, тоненький, жалкий:

— Нет, Ли. Пожалуйста, не надо, Ли…

Он шагнул вперед и, поддев ножом край трусиков, быстрым, точным движением обрезал их с одной стороны. Я почувствовала холод стали на коже. Потом он обрезал трусы с другой стороны, дернул за лоскут ткани и бросил на пол.

Шагнул назад и осмотрел меня критическим взглядом.

— Ну ты и уродина, — сказал он с улыбкой.

— Да… — Я и без него знала это.

— От тебя только кости остались, сплошной скелет.