Разбрызгивая на дороге дождевые лужи, сверкая на солнце никелем и лаком, автобус спускался все ниже и ниже. Слева, вдоль румыно-советской границы, бурлила в обточенных валунах полноводная Тисса, справа поднимались высокие горы, поросшие лесом от вершины до подножия. Шумели весенние потоки в ущельях. Зеленели первой травой южные склоны гор. Вербы и тополя одевались молодой листвой. Ничего как будто не видел и не слышал Андрей: смотрел только на Верону, будто ею одной любовался.

В конце пути перед самым Явором Андрей взял руку Вероны и сказал:

- Можно вам погадать? Прошлое мы ваше знаем. Поговорим теперь о будущем.

- Погадайте. А вы умеете?

Глядя на обветренную, шершавую ладонь девушки покрытую глубокими прерывистыми линиями, он говорил серьезно и внушительно:

- Через три дня, ровно в двенадцать часов, вы будете сидеть в Ужгороде, на правом берегу реки Уж, сразу за большим мостом, на первой скамейке. К вам подойдет молодой человек с веткой сирени в руках, в сером костюме…

Верона потянула руку, сдержанно засмеялась:

- Вот и неправда, ничего вы не отгадали! Через три дня, в двенадцать часов, меня не будет в Ужгороде. Я уеду в Мукачево к сестре, у нее день рождения.

- К сестре? В Мукачево? А на какой улице она живет?

- Кирова, двадцать четыре.

Андрей кивнул и снова осторожно взял руку девушки, сказал полушепотом, подражая цыганке:

- Через три дня, красавица, ровно в семь вечера вы будете стоять на улице Кирова, около дома номер двадцать четыре, в городе Мукачеве. К вам подойдет молодой человек с веткой сирени. - Андрей многозначительно помолчал и, согнав с лица улыбку, серьезно спросил: - Теперь отгадал?

Верона ничего не сказала в ответ, только засмеялась, но разве обязательно все надо говорить словами!

На вечерней заре приехали в Явор. Теперь до Ужгорода уже рукой подать. Часа через два и Верона будет дома.

Выходя из автобуса, Андрей пожал руку девушки я, нежно заглядывая ей в глаза, сказал:

- Так, значит, в воскресенье, в семь вечера, в Мукачеве, на Кировской, около дома номер двадцать четыре.

Она ответила ему сдержанным кивком.

В Яворе, на автобусной остановке, Андрея ждала мать, которую он предупредил телеграммой о своем приезде. Встреча с ней теперь, на глазах у Вероны, была опасной для Андрея по двум причинам. Во-первых, мать на радостях могла выпалить: «Мой дорогой Андрюша» или что-нибудь в этом роде. Во-вторых, такой нарядной матери, как легко поймет Верона, не могло быть у простого рабочего человека Олексы Сокача.

На Марте Стефановне было широкое с бронзовыми застежками пальто-реглан, осторожно распахнутое на груди, ровно настолько, чтобы была видна пышная, ослепительно золотого цвета блузка, сделанная из воздушного органди. «Тюрбан» и туфли были темнокоричневыми, крошечные наручные часики, цепочка и браслеты - в тон одежде и обуви.

Дымя сигаретой и сильно щурясь, Марта Стефановна вглядывалась в выходящих из автобуса пассажиров. Андрей прошмыгнул мимо матери, в двух шагах от нее, но она по близорукости не заметила его. Бросив в такси на заднее сиденье чемодан, Андрей сел рядом с шофером:

- Поехали!

- Адрес? - спросил шофер, включая счетчик.

- Поверните на проспект и остановитесь за углом, - сказал Андрей.

Водитель с удивлением покосился на пассажира, но волю его выполнил: остановился через двести метров на проспекте.

- Теперь закурим, - Андрей достал папиросы, угостил шофера.

С проспекта хорошо был виден мост через реку, по которой проследовал в Ужгород раховский автобус. Проводив его глазами, Андрей скомандовал:

- Поворачивайте на сто восемьдесят градусов, к автобусной остановке!

Мать, встревоженная, опечаленная, растерянно топталась на автобусной остановке, повидимому, решив ждать следующей машины из Верховины. Андрей подошел к ней, Молча положил на плечо руку.

- Здравствуй, Андрюшенька! - оборачиваясь, обрадованно воскликнула она.

- Здравствуй, - ласково сказал он. - Ну, зачем беспокоилась? Разве я без тебя дороги домой не нашел бы?

Внимательное, приветливо-ласковое, дружеское выражение лица Андрея, так понравившееся Вероне, теперь стало еще более нежным.

Марта Стефановна была счастлива: ведь она встретилась с сыном после долгой, полугодовой разлуки.

Подъехав к своему дому, Андрей взял чемодан, небрежно кивнул матери:

- Расплатись, мамочка!

Марта Стефановна поколебалась немного и заплатила.

В садике, примыкавшем к дому, цвели тюльпаны, розовые и синие незабудки. В большой проволочной клетке, высоко поднятой на четырех столбах, ворковали белоснежные голуби. Под навесом веранды висели золотые початки прошлогодней семенной кукурузы. На подоконниках, прильнув к стеклам, стояли красные, белые, сиреневые цветы в горшках. В глубине двора сквозь прозрачный плетеный птичник чернела фигура Марии, окруженной курами, утками и гусями. На весеннем солнцепеке грелась кошка с котятами.

- Хорошо! - поворачиваясь к матери и счастливо улыбаясь, проговорил Андрей. - Все, как было. Будто и не уезжал.

Из птичника вышла Мария с лукошком в руках. Она была в строгом одеянии: черная длинная, чуть не до пят, юбка, черная кофта с темными пуговицами, черный фартук, черные начищенные ботинки, черные чулки. Только лицо ее было белым, и на нем лучилась сладенькая улыбочка.

- Боже мой, как ты вырос, Андрюша! - молитвенно скрестив руки на груди, нараспев воскликнула Мария. - Здравствуй, красавчик, здравствуй, королевич мой ненаглядный!

- Здравствуй, святая Мария, - с притворным дружелюбием усмехнулся Андрей, разглядывая бывшую монашенку, неутомимую работницу и ловкую помощницу матери в ее коммерческих делах. - Здравствуй! - Он кивнул Марии и направился в дом, откуда доносился аромат жареного мяса и сдобного теста.

В самой большой комнате на раздвинутом столе, как и ожидал Андрей, было приготовлено праздничное угощение. Чуть ли не сорок тарелок, на каждой выложена особая закуска: колбасы всех сортов, сыр, икра, тонкие ломтики красной рыбы, холодная курица, пирожки, соленые огурцы, моченые яблоки и сливы, перец фаршированный, печенья, яблоки, виноград, вино, орехи, конфеты…

Середину стола занимал большой пухлый торт. На его коричневом шоколадном фоне белела сливочная надпись: «С приездом, мое счастье!»

«Мое счастье» довольно равнодушно, как и полагалось человеку, знавшему себе цену, оглядел стол: нам, дескать, не в диковину этакое изобилие харча, не ждите благодарности.

- Крестного не догадалась пригласить? - спросил он.

- Приглашала, Андрюшенька. Нету его дома. Ночью вернется из поездки.

- Ну и ладно, обойдемся пока и без него. - Андрей обошел вокруг стола, потирая руки. - А не найдется ли у вас, хозяюшка, самой обыкновенной картошки, ржавого селедочного хвостика и простой русской горькой?