В 6 часов вечера Ромберг возвратился по сделанному ему пушечными выстрелами сигналу, потому что 2 часа уже прошло, как мы его совсем не видали. Он донес, что сильное течение от 5 затруднило его чрезвычайно и принудило оставить приближение к оконечности до глубины 3 сажен, к чему побужден он был тем, чтобы не потерять времени, нужного к измерению глубины в самом канале. Впрочем, полагал он, что приближался к оконечности Сахалина на расстояние в 2 ½ мили, где нашел глубину 4 сажени, после чего взял курс к мысу Татарии: сначала была глубина одинаковая, а потом уменьшилась до 3 ½ саженей, откуда возвратился он по сделанному ему сигналу. Он привез с собою ведро воды, почерпнутой на середине канала, в том месте, откуда он назад воротился.

Сия вода оказалась совершенно пресною и весила 1 граном только более нашей корабельной воды, взятой из Петропавловской гавани, а с тою водою, которою мы запаслись в Нагасаки, весом была равна и к питью совершенно годна. Во время бытности нашей перед входом канала, действовало течение весьма сильно от S и SSO. По всем сим примечаниям полагать следовало, что устье Амура долженствовало находиться в недальнем расстоянии от мыса Татарии.

Обе конечности, составляющие вход канала, назвал я именами 2 и 3 лейтенантов: оконечность Татарии, лежащую в широте 53°26'30'', долготе 218°13'15'', мысом Ромберхом, оконечность же Сахалина, лежащую в широте 53°30'15'', долготе 218°05'00'', мысом Головачевым.

По поднятии гребного судна приказал я держать курс к берегу Татарии; при захождении солнца приблизились мы к нему на расстоянии 6 миль, где глубина была 9 и 10 саженей. Несколько севернее мыса Ромберха видели два малых острова, от коих простирается низменный берег к NW в одинаком направлении с высоким берегом Татарии. Виденные в некоторых местах на сем последнем берегу понижения заставляли сомневаться: состоит ли оный низменный берег из цепи малых островов или из одного великого острова, которые в обоих случаях должны отделяться от матерого берега проливом, поелику отличаются разностью цвета от сего столько же, сколько и от лежащего за двумя малыми островами вблизи мыса Ромберха: следовательно, должны находиться и в одинаком отдалении. В 8 часов легли в дрейф на глубине 9 ½ саженей.

Мыс Головачев находился тогда от нас на SW 55°, мыс Ромберх на SW 5°, а севернейшая оконечность берега Татарии на NW 83°. Сию последнюю, лежащую в широте 53°38'00'', долготе 218°34'30'', назвал я мысом Хабарова, для сохранения в памяти имени предприимчивого и искусного россиянина, который в 1649 году отважился на опасное предприятие с малыми пособиями на собственном иждивении, дабы совершить открытие недавно узнанной тогда реки Амура и доставить сие важное приобретение своему отечеству.

Ночью сделался ветер от SO. Мы, поставив все паруса на рассвете дня, старались плыть вдоль берега Татарии, чтобы выйти сим курсом из канала, но течение действовало от S столь сильно, что, невзирая на весьма свежий ветер, под всеми парусами не могли мы никак привести корабль на курс NW, а тем менее еще WSW, который желал я взять, дабы осмотреть часть Татарского берега. Два часа тщетно покушались успеть в том, хотя ход и был 7 узлов. Наконец в 6 часов, не возмогши преодолеть силы течения и итти к западу, приказал я держать курс NOtO к северо-западной оконечности Сахалина, где в заливе, мимо коего мы проходили и видели у оного немалое селение, желал я остановиться на якорь, чтобы познакомиться с татарами, овладевшими северною частью Сахалина. В 6 часов вечера пришли в залив и бросили якорь на глубине 9 саженей, грунт каменистый, в расстоянии на 1 милю от ближайшего берега.

День склонялся к вечеру, почему и было уже поздно ехать на берег. Итак, я послал только гребное судно для ловления рыбы. Оно возвратилось через два часа и привезло такое количество, что всем служителям на корабле довольно было по крайней мере на три дня. Рыба принадлежала вся почти к породе лососей и была во всем подобна ловимой во множестве у бергов камчатских, которую называют тамошние жители чевичею. Ночью сделался ветер свежий от SSO с сильным дождем. Худой грунт в заливе, который приказал я везде изведывать, надеясь, авось либо найдется хотя малое местечко с надежнейшим грунтом, был причиною, что корабль дрейфовало несколько саженей. Около полуночи сделался ветер слабее.

Поутру следующего дня послал я рано два гребных судна для ловления рыбы и собирания валежника, лежавшего в разных местах по берегу, потому что мы уже начинали терпеть в дровах недостаток. В 8 часов поехал я сам почти со всеми своими офицерами и другими лицами на берег. Уже давно желали мы проходиться по земле, для чего и пристали не у самой деревни, но в расстоянии от оной на 1 милю против корабля нашего, где, казалось, впадал в залив малый источник. Чаяние наше найти здесь хорошее для прохода к деревне место оказалось напрасным, ибо берег покрыт непроходимым лесом, кустарниками и высокою осокою: итак, мы принуждены были итти вдоль берега по глубокому песку.

Прежде, нежели мы пристали, встретила нас большая лодка с 10 человеками, которые, как скоро мы к ним приблизились, все встали и подавали знаки, чтобы мы привалили к берегу. Образ их встречи был таков же, каков и живущих в северном заливе мыса Марии. Они имели в руках по лисьей шкуре, махали оною по воздуху, показывали на берег и кланялись каждый раз весьма низко. Приметив, что мы и без того имели намерение пристать здесь, начали грести поспешно к берегу, которого, достигнув прежде нас несколькими минутами, вытащили свою лодку на берег.

Свидание наше было самое приязненное. Мы обнимались, как друзья. Телодвижения показывали ясно, что мы хотели быть их приятелями и, конечно, думали при сем чистосердечнее, нежели островитяне: ибо мы скоро приметили в них замешательство, произведенное нашим посещением. Знав, что коренные жители Сахалина должны быть айны, коих видели мы много в южной оконечности Сахалина, и не приметив ни одного из них между сими островитянами, удивился я немало, что нашли здесь другую породу людей, одинаковых во всем с татарами. Первое внимание обратили мы на их лодку. По осмотрении оной уверились, что они, принимая нас, как приятели, притворно радовались прибытию нашему и под видом чистосердечия скрывали хитрость и лукавство.