Бессознательно я кладу статуэтку в сумку. Бер не реагирует. Он ищет другие следы былой роскоши.

– Пойдём, – говорю я. – У нас есть более важная задача.

В его руке – другая статуэтка, такая же, но целая.

– Они парные. Они были вместе, а потом раскололись. У той отбилась рука. А у этой на руке слом едва заметный. Но они были одним.

Это что-то значит для него.

– Пойдём, – говорю я.

Он оборачивается ко мне.

– Женщину, которая жила в этом доме, звали Ликой. Знаешь, у неё были волосы до пояса. Чёрные, густые. У неё были чёрные глаза и хрипловатый голос. Она хорошо получалась на картинах. Её рисовали почти все художники Сунны и окрестностей. Она на всех картинах была самой красивой. Она собирала такие стеклянные фигурки. Когда пожар начал распространяться, она была в числе тех, кто отказался уходить. Кто-то сказал: мы бессмертны. Мы переживём, а потом заново отстроим весь город. И возродим нашу землю. Но они не могли и представить себе масштабов бедствия.

В его глазах – слёзы.

– А я ушёл. Я не хотел ничего строить. Я любил её, но не мог заставить её уйти вместе со мной. И оставаться на изувеченной земле я не мог. И ушёл. Где они теперь все – я не знаю. Кто-то проявлялся позже. Кто-то – нет. Может, и она где-то тут, похоронена заживо под слоем пепла. Или какие-нибудь фанатики держат её взаперти и сжигают каждый день.

Его боль переходит в ненависть. В ярость.

Я говорю ему холодно, размеренно:

– Ты пришёл за ней? Тебе не нужен жемчуг?

Он неожиданно успокаивается.

– Я не безумец. Её тут уже давно нет. Но здесь есть Заррон. И его жемчуг.

– Заррон?

Я чего-то не понимаю.

– Есть не только легенда, Мервер. Есть факты. Заррон остался тогда. Многие уходили, но он окопался где-то внутри дворца. В подвалах каменные стены, они не пропустили жар и гарь. Он до сих пор сидит на своих сокровищах.

– Ты знал это всё время?

– Да. Но я не знал дороги к городу. Ты помог мне с картой. Без тебя я бы не добрался, наверное.

Я выхожу наружу. Лошади ведут себя неспокойно. Мой тяжеловоз пытается взбрыкнуть.

– Ты найдёшь дворец? – спрашиваю я Бера.

– Вон он, – отвечает Бер.

От дворца остался только первый этаж. От бывшего дома возлюбленной Бера до резиденции наместника – метров сто. Она явно была не из бедной семьи.

Сейчас дворец похож на укрепление. Длинное приземистое здание без окон. Только вход чернеет примерно по центру строения.

– Лошадей стоит привязать поближе.

Я веду за собой лошадей. Бер – впереди.

– А внутри дворца?..

Он качает головой. Там придётся и в самом деле идти наугад.

Без Бера я бы никогда не догадался, что эти руины когда-то представляли собой хоромы наместника Заррона.

– Здесь была статуя, – говорит Бер, – справедливости. Женщина, держащая в каждой руке по яблоку.

Теперь тут нет ничего. Просто чёрная гладь.

Я привязываю лошадей метрах в десяти от входа к какому-то столбику.

– У тебя есть лампа? – спрашиваю я.

– Да. Три.

Это не ирония. У него и в самом деле с собой три фонаря с нефтяными горелками внутри. Чадят они довольно сильно, но горят в несколько раз дольше факела. Я беру один фонарь, у Бера – один в руке и запасной на поясе. Мы зажигаем фонари и заходим в здание.

* * *

Темно. Фонарь освещает жалкий пятачок пространства. Всё остальное поглощено тьмой.

– Думаю, это главный зал, – говорит Бер.

– Угу, – хмыкаю я.

Чёрная пыль повсюду.

– Ищем лестницу вниз, – замечает мой спутник.

– Вряд ли ход в сокровищницу начинается в холле.

– Ты прав.

Мы доходим до противоположной стены. Проём, ведущий в следующее помещение, завален камнями. Рядом – обломки винтовой лестницы, уходящей наверх, в пустоту.

– Потолок, кстати, нигде не обвалился.

– Да, – соглашаюсь я.

Это странно. Я поднимаю лампу повыше, чтобы увидеть потолок. Он довольно низок, и первое, что бросается мне в глаза, это отпечаток ладони.

– Смотри!

Он тоже поднимает взгляд.

– Его заделывали. Ремонтировали.

Вручную. Это я уже не добавляю. Люди руками плюхали раствор на потолок, укрепляли кирпичи и камни, чтобы помещение оставалось тёмным. Меня посещает одна догадка. Я иду к выходу, но на полпути чуть смещаюсь с прямой линии и подхожу к стене. В этом месте положено быть оконному проёму. Освещаю. Проём тщательно заделан. Я возвращаюсь к Беру.

– Они хорошо потрудились.

– Они где-то тут, – говорит Бер.

И в этот момент зажигается свет. Наверное, с полсотни факелов загораются почти одновременно, как по команде, в разных местах огромного помещения. Прямо перед нами, метрах в пяти, стоит человек в чёрном балахоне и странной шапке.

– Заррон! – вскрикивает Бер.

Заррон улыбается.

– Узнал, малыш. Узнал, молодец. По мою душу пришёл, да, малыш?

Бер делает два шага по направлению к бывшему наместнику, но ему в ногу вонзается стрела, пущенная из-за спины Заррона. Бер падает на одно колено. Смотрит на Заррона с ненавистью.

– И товарища с собой привёл? Думал, вдвоём справитесь?

– Я не с ним, – трусливо говорю я.

Нет, я не трус. Но сейчас у меня нет никакого резона выгораживать или защищать человека, который врал мне всю дорогу.

– А с кем ты? – Заррон усмехается.

– Я за жемчугом. Этого случайно встретил.

Бер встаёт, но ничего не говорит.

– За жемчугом? – переспрашивает Заррон.

Я осматриваю лица людей. Все жители заброшенного города бледны и худы. У них впалые щёки, болезненно блестящие глаза. Их руки похожи на птичьи лапы. Я не видел другие секты Чёрных земель, но уже эта наводит меня на страшные мысли.

Физически я сильнее любого из этих уродов. Наверное, я бы мог разметать и дюжину подобных. Краем глаза я поглядываю в сторону выхода. Светлый проём загораживает человеческая фигура.

Заррон делает несколько шагов ко мне. Я обращаю внимание на то, как беззвучно он передвигается. Абсолютно беззвучно.

– Знаешь что? – говорит он. – Сюда приезжают разные люди. Но у всех у них только две цели. Первые приходят по мою душу. Вторые – за моим жемчугом. И никто не хочет понять одного.

Он приближается почти в упор. От него отвратительно пахнет. Он смотрит мне прямо в глаза и неожиданно переходит на крик. Я отшатываюсь.