– Фарами еще помигай. Удивительно, как они до сих пор нас не заметили.

Мои скрюченные, потные пальцы пробуравили дырки в коричневом пакете с китайской едой. Я ухватился за пакет покрепче – другой опоры у меня просто не было.

Стадион напоминал поле боя Первой мировой войны. Он скорее годился для соревнований по выращиванию корнеплодов, чем по футболу. Подтверждение моей догадки последовало незамедлительно – фургон, почти достигнув выхода, опять вильнул задом и задел штангу футбольных ворот. Штанга обломилась у самого основания и рухнула, увлекая за собой ворота. Однако удар выровнял фургон, и он пулей выскочил в проем между кустами на скрытый за ними проселок.

Урсула зарычала, как львица, обнаружившая, что добыча ускользает прямо из-под носа. Она крутанула руль и переключилась на пониженную передачу. Опасаясь потерять фургон из виду, Урсула ломанулась напрямик через поле, но машина виляла, и мы явно не попадали в просвет между кустами.

– Мы не вписываемся в проем, – заметил я.

– Новый сделаю, – огрызнулась она.

Я знал, что так оно и будет, но удивительно, как долго человек способен цепляться за призрак надежды.

Я приготовился к мощному удару, но машина проскочила сквозь кусты без видимого сопротивления. Урсулу это тоже озадачило. Иначе мне трудно объяснить, почему она не попыталась выехать на дорогу, идущую вдоль кустов, но, проскочив ее, врезалась в орнаментальную арку, увитую розами и украшавшую чей-то сад. Арку выдернуло из земли и швырнуло на капот машины, розы засыпали половину ветрового стекла. Пока Урсула сдавала назад и выезжала на дорогу, попутно разрушая еще один двор, арка болталась на капоте, как киногерой, вцепившийся в машину удирающего злодея. Наконец хлипкая деревянная конструкция не выдержала, и резкий разворот машины сбросил ее на дорогу. Кувыркаясь и корчась, она замерла на обочине. Урсула бросила лишь беглый взгляд в зеркальце заднего вида.

– Я такую же хочу, – прокомментировала она. – Симпатичная штучка.

Хорошего настроения Урсулы хватило ненадолго, ибо фургон как сквозь землю провалился. Мы быстро приближались к развилке. Фургон мог уйти в любом из трех направлений. Урсула, высунувшись из окна, обозревала окрестности по обе стороны дороги.

– ScheiBdreck![22]– прошипела она и саданула ладонью по рулевому колесу.

– Неслабо прокатились, а?

Подруга угрюмо включила передачу и тронула с места.

– Для тебя это лишь повод позубоскалить?

– А вот и неправда. Сначала казалось, что будет смешно, но потом шутка незаметно превратилась в жуткую пляску в обнимку со смертью, и рассудка я не лишился только потому, что сосредоточенно пытался не обделаться.

– Завтра придется вернуться, объясниться и заплатить за розы, – мрачно констатировала Урсула.

– Я сам заплачу, если разрешишь посмотреть, как ты будешь объясняться.

Мы ехали домой, можно сказать, мирно беседуя, и лично я был доволен уже тем, что мы не разбили машину вдребезги и не убились насмерть. Мы такие разные. Мне исход представлялся хорошим, но Урсуле явно не хватало эффектной концовки. По этой ли, по другой ли причине Урсула из кожи вон лезла, чтобы не растерять пыл, и преуспела, доведя скорость до пятидесяти миль в час в густонаселенном районе.

– Короче, без твоего разрешения мне и работу поменять нельзя? – вернулась Урсула к прежней теме, сжимая руль будто горло врага.

– Я ничего такого не говорил. Я лишь заметил, что ты могла бы предупредить меня заранее о том, что увольняешься с работы.

– Я тебя много раз предупреждала.

– Нет, ты говорила, что собираешься увольняться. Это не то же самое, что взять и уволиться. Почти все в мире хотят уволиться со своей работы, но мало кто это делает.

– Разве я виновата, что на работе тоска зеленая, а сотрудники грызутся как собаки?

– Просто меня тревожит мысль, как мы будем жить на одну мою зарплату.

– Значит, мне следовало терпеть, что бы ни случилось, только ради денег? Может, мне визитки с телефоном начать рассовывать по почтовым ящикам? И слюнявые извращенцы будут платить мне почасовую ставку, чтобы я играла с ними в лошадки?

– Вот опять. Я постоянно твержу: какая связь между тем, что я говорю, и твоими ответами?

– Самая непосредственная.

– Самая непосредственная? Значит, фраза «У меня нет денег» или «У тебя нет денег» автоматически подразумевает, что я хочу, чтобы ты играла в лошадки с извращенцами? – Я ткнул пальцем в стекло: – Наш поворот.

– Сама знаю. Принцип один и тот же – деньги важнее моих чувств. Ты просто не способен ничего воспринимать на уровне эмоций.

– Твои эмоции никогда не бывают на уровне, они неуравновешенны.

Мы смотрели друг на друга в упор.

– Еще одна твоя глупая отговорка.

То, что я смотрел на Урсулу, еще полбеды, но Урсула тоже смотрела на меня, при этом по памяти поворачивая за угол на нашу улицу, не снижая скорости.

– И вовсе не глу… что-о-о-о!

Приблизительно посреди предложения я отвел взгляд и заметил мужчину и женщину, стоящих посреди дороги. Мужчина держал на плече телекамеру, они, щурясь, вглядывались в окна нашего дома, словно пытаясь обнаружить внутри признаки жизни. Очень скоро они заметили несущуюся прямо на них машину, и вместо видеокадров у них перед глазами замелькали сцены из собственной жизни.

– Боже! – воскликнула Урсула, всем телом увлекая рулевое колесо вправо.

Мы проскочили мимо пары, ударились о бордюр с силой, способной поломать ось как спичку, вспахали дорожку, ведущую во двор, и хрустко врезались в лицевую стену дома. Леса немного ослабили удар, после чего полые стальные стержни посыпались на крышу машины со звоном церковного набата в Судный день. Ремень безопасности приковал меня к креслу не хуже удавки, но пакет с китайской едой вырвался из рук и лопнул, выплеснув содержимое на ветровое стекло. Что не прилипло к стеклу, отлетело назад. Лапша, ребрышки, креветки и смесь пряных соусов покрыли меня с головы до ног.

Я вынул из глаза креветку и прошептал, обращаясь к Урсуле:

– Ты цела?

– Да. – Она щурилась, словно от близорукости. – Разве это моя вина?

– Я ничего не сказал.

– И не говори. Я не виновата, что они стояли посреди дороги.

Торопливо отстегнув ремень безопасности, я наполовину вышел, наполовину выпал из машины. Репортеры уже бежали ко мне. Женщина держала в руках микрофон.

– Мистер Далтон, вы в состоянии дать интервью? – крикнула она издалека.

Я выпрямился, держась за покореженную машину. Оператор наставил на меня камеру, глядя в видоискатель. Тут он заметил полоски клейкой лапши и кусочки мяса, торчавшие из моей головы. Камера опустилась на уровень пояса, оператор открыл рот и повалился в обморок, опрокинувшись навзничь в куст форситий. Урсула выбралась из машины и встала рядом со мной. На ее лице было написано жгучее желание поведать репортерам, куда им следует пойти, но надо было что-то делать с оператором, совершенно исчезнувшим внутри куста. После секундного колебания журналистка протянула ему руку: