Я разворачиваю свою новую книгу, провожу кончиками пальцев по словам, вытисненным золотом на обложке, и уже собираюсь приняться за чтение, когда за окном появляется маленькая тень. Я вижу ее силуэт сквозь разноцветные стеклянные ромбы оконной панели. Она колеблется, но потом, после тихого стука, чуть-чуть приоткрывает дверь.

Это совсем юная девочка, лет, наверное, девяти. Ее темные волосы слегка свалялись, а одежда бурого цвета выглядит поношенной.

Она осторожно делает шаг в кабинет.

– Я слышала… – нерешительно начинает она. – Я слышала, что вы можете мне помочь.

Чуть косолапя в своих потертых башмаках, она протягивает перед собой монету с выгравированным символом: плеть плюща, свернутая восьмеркой. Эта монета – наш тайный условный знак, свидетельствующий о том, что девочку прислал к нам кто-то из магического сообщества. Кто-то, кто знает о нас и о том, что мы можем сделать.

Девочка выглядит такой юной…

– Можно посмотреть? – мягко спрашиваю я. Она кивает и закатывает свой рукав.

Под кожей ее запястий уже виден синеватый узор кристаллов инея.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Элиза, – шепчет она.

Мне даже не нужен микроскоп, чтобы увидеть, что она готова. Я киваю Якобу через весь кабинет.

– Пойдем со мной, Элиза, – говорю я, протягивая ей руку. Отправив ее в умывальную переодеться в чистую белую сорочку, я провожу пальцами по ее собственной одежде. Когда мы вернем ей ее вещи, ткань уже станет прочной, словно сотканной совсем недавно.

– Это… не больно? – спрашивает Элиза, забираясь на стол в смотровой.

Волосы у нее на висках топорщатся завитками. Так же, как у Евы в детские годы.

– Больно, – мягко отвечаю я. – Это будет больно, милая. Но это спасет тебе жизнь, а Фирн, который ты отдашь сегодня, когда-нибудь спасет жизнь кому-нибудь другому. Точно так же лекарство, которое ты получишь сегодня, было отдано кем-то, кто лечился до тебя.

Она зажмуривается и не издает ни звука, когда я пронзаю большой полой иглой ее кожу.

– Ты хорошо держишься, Элиза, – подбадриваю я ее, забирая из ее вен столько пораженной Фирном крови, сколько можно взять, не убив девочку.

Впоследствии мы выпариваем из взятой крови Фирн в виде одного крупного сверкающего камня, так же, как когда-то делали Филипп и доктор Хольм; но то, что они вершили посредством смерти, мы превращаем в жизнь. Мы записываем камни в каталог и храним их в шкафчиках, наполненных разными видами кристаллизованной магии, чтобы продавать их в пределах магического сообщества. Выручки от их продажи достаточно, чтобы содержать нашу клинику, и все покупатели подписывают контракт, обязующий их вернуть мертвый Фирн, когда он будет израсходован. Потому что в конечном итоге мертвый Фирн ценнее всего, потому что в нем содержится средство исцеления.

После того как извлекаю из вен Элизы два флакона крови, я открываю шкафчик и выбираю вакцину из наших запасов. Эта прививка позволяет нам ознакомить тело с угрозой Фирна в ослабленном его состоянии. И тогда тело учится тому, как сопротивляться ему. Так же, как сопротивляется болезни после вакцинации. И когда наш собственный, внутренний Фирн пытается захватить наше тело, она атакует и обезвреживает его, не позволяя расти и кристаллизоваться в наших жилах.

До сих пор нам приходилось выбирать между магией и будущим. Творить то, что делало нас нами, заставляло чувствовать себя живыми, но ценой этой самой жизни. Теперь каждый раз, когда мы берем у кого-то Фирн, это то же самое, что привязывать новый отрезок к веревке, продолжающей удлиняться. Каждый человек, приходящий за исцелением, дает нам спасательный канат, которым мы можем бросить следующему больному. Это ключ, который отворяет бесконечную магию.

И это ближе всего к тому, чтобы исправлять разрывы в людях, как я когда-то мечтала.

– Спасибо, – просто говорит Элиза, когда я заканчиваю. Она прячет перевязанную руку под своей починенной накидкой и несколько секунд с недоверием смотрит на нее. – Спасибо, – повторяет она и выныривает наружу, в яркий солнечный свет.

Я записываю ее визит в каталог и в учетный журнал, чтобы показать Хелене. Наша клиника и наша работа здесь финансируются Хеленой Вестергард. Она продала известняковые шахты, избавившись от этого груза, и отложила часть денег в фонд, из которого оплачивается наш труд. Наша клиника не может вернуть никому похищенное прошлое. Но она может помочь сделать так, чтобы у людей, владеющих магией, было будущее.

Я провожу пальцами по странице и слегка улыбаюсь, заполняя колонки. Хелена хотела проявить честность и поведать широкой публике правду о шахтах. Но это могло бы подвергнуть людей с магией еще большей опасности, чем прежде. Это признание сделало бы нас мишенями, вынудило бы скрывать свою магию или жить в страхе, что кто-то решит охотиться на нас ради Фирна. Поэтому мы убедили ее, что лучше всего будет сохранить тайну. Никто никогда не узнает истину о датских самоцветах, сверкающих на шеях и в прическах правящих особ.

Даже сам король.

– Нам нужно идти, – говорит мне Якоб, запирая в шкафчик взятый у Элизы Фирн и протягивая руку за своей шляпой. – А то мы опоздаем, – он поворачивает табличку в нашем окне так, что теперь она гласит «Закрыто». – Рабочее время закончилось? – лукаво спрашивает он и привлекает меня ближе к себе. У меня слегка перехватывает дыхание. Я весь день ждала этого в предвкушении, так что нежно касаюсь его воротника, а потом и его губ, и счастье охватывает меня, когда он подается вперед. Внутри у меня зарождается трепет, когда Якоб проводит пальцем по шее у меня под ухом, и я крепче обнимаю его за талию. Поцелуй его становится глубже, и я понимаю, что он тоже весь день ждал этого момента.

– Идем, – шепчу я наконец ему в губы и смеюсь, когда он издает слабый протестующий стон. – Мы не можем это пропустить.

* * *

Холмы пестреют цветущими маргаритками, и дом Вестергардов высится за озером, которое сверкает, словно глыба полированного азурита. Дом был восстановлен, после того как сильно пострадал во время нашего сражения с Филиппом и его людьми. Выбитые стекла во всех окнах заменены и блестят на солнце, а с карнизов свешиваются белые камелии.

Внешний вид особняка теперь ничем не напоминает о том, что произошло в ту ночь. Улики исчезли так же бесследно, как растаявший весной снег, который намело в ту пургу. Рано утром, когда Филипп был мертв, а его сторонники обезврежены, метель понемногу начала стихать, и Якоб рискнул выйти наружу. Он послал срочное известие через соседских слуг, с которыми общался Брок, и в конце концов оно добралось до полицейского, занимавшего важную должность. Старший офицер, чей восьмилетний сын мог превратить молоко в масло, не пользуясь маслобойкой. Этот полицейской всего несколько часов спустя прибыл в особняк Вестергардов с маленьким, но вооруженным до зубов отрядом, чтобы забрать Мальте и выживших шахтеров.

Я не знаю, что с ними случилось, но офицер заверил, что тайна будет сохранена.