На мой протест, что там же будет гражданское население, Гиммлер сказал:

– Фюрер приказал мне уничтожить Гаагу, и я должен это сделать. Голландцы предали германскую идею, за которую отдали жизнь наши лучшие люди. К этому бесчестному народу не может быть никакой жалости. Нам хватит «Фау-2», чтобы расправиться с ним.

В ответ на это я сказал Гиммлеру, что не могу ни в чем с ним согласиться. Гаагу я считаю своей второй родиной. Помимо того, ее уничтожение станет страшным ударом для всего цивилизованного мира. История никогда не оправдает такого поступка. В тот момент, когда война явно проиграна, такой шаг является полным безумием и мысль о нем может зародиться лишь в расстроенном мозгу. Гиммлеру следует задуматься – хочет ли он войти в историю как человек, выполнивший такой приказ без малейших раздумий? Мои слова повлияли на Гиммлера, но он не смог прийти к решению.

Харцвальде

14 марта 1945 года

Сегодня утром у меня состоялся очередной продолжительный разговор с Гиммлером о судьбе Гааги, Клингендаля и дамбы. Я снова изложил ему свою точку зрения и призвал его во имя человечества не выполнять секретный приказ Гитлера. После этого я перешел прямо к теме и спросил Гиммлера, может ли он отдать прямой приказ соответствующим властям ничего не взрывать.

Гиммлер ответил: военное положение Германии настолько ухудшилось, что на первом плане должны стоять военные соображения. Я указал, что в данном случае военные соображения ни при чем. Разрушение Клингендаля никак не повлияет на исход войны. Однако нельзя безразлично относиться к возможной гибели тысяч и тысяч невинных мужчин, женщин и детей; он не оправдается перед историей за такое преступление. Такой приказ можно рассматривать лишь как бред безумца, которому может подчиниться лишь тот, кто тоже утратил разум.

Мне было очевидно, что Гиммлер колеблется; похоже, он задумался над тем, хватит ли ему смелости отменить прямой приказ Гитлера. Поэтому я снова насел на него и еще раз заявил ему, что этот приказ не имеет никакого отношения к военной целесообразности. Я убеждал Гиммлера, чтобы он прислушался к голосу совести, и взывал к его гуманным чувствам. Я мог бы понять его отношение, если бы такие меры могли оказать хоть малейшее влияние на ход событий, но в данном случае они совершенно непостижимы. Мне стало ясно, что я постепенно одерживаю верх.

Гиммлер взял карандаш, написал несколько строчек на листе бумаги, затем вызвал Брандта и в моем присутствии приказал, чтобы Гаага, Клингендаль и дамба были сданы неразрушенными, если дело дойдет до этого. Затем он обратился ко мне с такими словами:

– Теперь Гааге ничего не грозит. Но голландцы, безусловно, этого не заслужили. Они сделали все, чтобы лишить нас победы над большевизмом.

Я горячо поблагодарил Гиммлера.

– Когда-то мы хорошо относились к голландцам, – ответил он. – Мы рассматривали их как своих германских братьев. Для нас германские народы – не враги, подлежащие уничтожению; их следовало перетянуть на нашу сторону. К тем, кто попытался бы помешать нам, принимались бы суровые меры, а обманутые, оказывавшие сопротивление, считались предателями. История ничему не научила голландцев с тех пор, как Англия лишила их морского владычества. Они потеряют свою колониальную империю, после чего перенаселенная Голландия будет ввергнута в нищету. Лучше бы они помогли нам, а мы бы помогли им.

Стокгольм

25 февраля 1945 года

Вчера и сегодня я встречался с министром иностранных дел Гюнтером, который привлек мое внимание к следующей проблеме: союзники ожидают от Швеции, что она начнет войну с немцами, если – согласно его информации – остатки немецкой армии и партии продолжат боевые действия в Норвегии после краха германского фронта и оккупации северной Германии. Я обещал полететь к Гиммлеру и предотвратить такое развитие событий, которое ставит под угрозу всю Скандинавию.

Полевая штаб-квартира

4 марта 1945 года

Во время перелета я искал аргументы, которые могли бы повлиять на Гиммлера, и сегодня изложил их ему: когда большая часть Германии окажется оккупированной, союзники перестанут признавать существование германского правительства и немецкие войска будут рассматриваться как бандитские шайки. В таком случае Швеция не сможет сохранять нейтралитет. Советы уже оказывают сильное давление на Швецию, требуя, чтобы она пропустила их войска в Норвегию. Шведы вынуждены принять решение, нравится им это или нет: либо они открыто вступают в войну на стороне союзников, либо оказываются покорены советскими войсками. Второй вариант приведет лишь к усилению советского влияния в Скандинавии. Что тогда станет с Европой?

Харцвальде

16 марта 1945 года

Сегодня я в пятый раз изложил свои аргументы Гиммлеру и добавил: Москва открыто рассчитывает, что после войны США вернутся к политике изоляционизма, оставив Европу на милость Англии и России. Но Англия будет занята решением проблем в своем содружестве, в Индии, Бирме и на Ближнем Востоке, из-за чего Советы окажутся главной силой в Европе. Они не получат выхода в Атлантику лишь в том случае, если немцы откажутся от войны в Норвегии.

Гиммлер решил изложить эту точку зрения Гитлеру.

Харцвальде

20 марта 1945 года

Гиммлер пересказал мне свою беседу с Гитлером, который был чрезвычайно раздражен и окончил разговор такими словами:

– Если нам суждено проиграть войну, то враг войдет в Норвегию лишь тогда, когда от нее останутся руины. Я обязан пойти на это ради павших там немецких солдат.

От этих слов у меня стало тяжело на душе – я уже видел Скандинавию, охваченную огнем. Гиммлер в возбуждении расхаживал взад и вперед. Потом он сказал:

– Вы убедили меня. Европа не должна попасть в руки Советов, и это самое главное. Войну на севере следует предотвратить, даже если нам придется принести такую жертву. Я прикажу частям СС избегать открытия нового театра военных действий в Норвегии и проведу подготовку к капитуляции Норвегии, если это станет необходимым. Надеюсь, что через несколько дней мне удастся переубедить фюрера.

Стокгольм

25 марта 1945 года

23 марта я сообщил Гюнтеру о результатах моих переговоров с Гиммлером. Сегодня мне позвонил Брандт и сказал, что приказ Гиммлера частям СС дошел по назначению и что Гиммлер передает мне: я могу быть уверен, что войны в Скандинавии не будет. Бывший голландский посол в Стокгольме, барон Э. ван Нагель, слышал этот разговор по отводной трубке. Сегодня я передал эту информацию Гюнтеру.

Харцвальде