В то время в мире существовало 294 посольства и консульства США. В течение недели они были закрыты, их штат отозван без объяснений. Американские космонавты покинули МКС.

Все контакты с Соединенными Штатами прекратились. Боевые дроны разворачивали коммерческие рейсы. Спутниковые изображения демонстрировали гигантскую черную кляксу, электромагнитную аномалию, поглощающую весь спектр. Средний Восток вспыхнул и пылал насилием долгие годы. Позиция Великобритании на мировой арене со всеми их уловками резко изменилась без поддержки армии США.

Никакие шпионы не смогли выяснить, что за херня стряслась с Америкой. Теорий было как задниц: у каждого своя.

В настоящий момент мне больше импонирует следующая: изучив двух предыдущих родичей Полыни, американцы узнали, что никакая оборона не сработает, и либо унесли ноги бог знает куда, либо, как черепаха, спрятались под непроницаемый защитный панцирь.

Поэтому мы и возвращаемся к этой парочке. Они говорят, что покинули Америку на прошлой неделе.

Их опрашивали обычные агенты. Феми хочет, чтобы я попробовал заглянуть к ним в головы. Это не допрос как таковой. Во-первых, они знают, что я буду в них копаться, и знают, кто я такой. Они на это согласились. Американцы хотят вернуться домой. Ни один из них не хочет жить в лагерях для беженцев, которые мы зовем американскими колониями. Если это поможет, они готовы.

Когда я вхожу в комнату, они встают, приветствуя меня. У обоих хипповатые бороды и длинные волосы. На вид они тощие и растрепанные. Мы говорим по-английски.

– Здравствуйте, мистер Кааро, – говорит первый.

– Просто Кааро, – отвечаю я.

– Я – Чак О’Райли, а это Туз Джонсон.

– Туз? Это настощее имя?

– Мы из…

– На самом деле мне не нужно это знать. В смысле, я и так узнаю, когда сделаю то, что должен сделать. Я правильно понимаю, что вы согласны?

– Да, – говорят они в унисон.

– Тогда приступим.

– Нам нужно закрыть глаза и взяться за руки? – спрашивает Туз.

– Если хотите. Мне без разницы. Хотите – прогуляйтесь по комнате, полистайте журнал. Я сяду здесь. Делайте что угодно, но не беспокойте меня.

– Вам нужна тишина? – спрашивает Чак.

– Нет. Хоть вечеринку закатывайте. Только из комнаты не уходите.

Я вхожу в ксеносферу.

Я вижу их обоих, но все неправильно. Ни один из них не читается как человек. Их я-образы аморфны, изменчивы. Я должен видеть силуэты, которые выглядят, как Чак и Туз, но то, что мне предстает, напоминает темные испарения. Я тыкаюсь вокруг них, нащупываю края, проверяю, не обучены ли они ментальному камуфляжу для защиты от таких, как я. Это не то. В ксеносфере я могу увеличить то, что вижу, до микроскопического уровня. Если бы это был камуфляж, дым состоял бы из регулярных, повторяющихся элементов. Этот случаен настолько, насколько возможно.

Я вытягиваю крыло и бью по дымным отросткам. Они колышутся от движения воздуха, но быстро восстанавливаются.

Дерьмо. Я знаю, что мне нужно сделать, но мне это не нравится. Рискованно, особенно учитывая, что я не знаю, с чем имею дело, но какого черта.

Я вхожу в область, занятую обоими фантазмами, и вдыхаю.

И немедленно понимаю, что это одна из сложнейших вылазок в чужую психику, которые у меня были. Мое эго становится неустойчивым. Я – они оба, Туз и Чак, и я – Кааро из О45.

Вот мы на надувном плоту, едва держимся на плаву в неспокойном море. Я не знаю, какой это океан. Потом к этому вернусь. Мы привязаны к плоту, нам страшно. Он не слишком хорошо надут, и у нас нет весел. Туз спит, но Чак так встревожен, что хватит на нас обоих. Сейчас утро, и пелена вредных ИСПАРЕНИЙ стелется по поверхности воды. Мы не знаем, почему привязаны к плоту. Мы не знаем, как сюда попали, и помним только плот.

Нет. Я Кааро, и мне нужно нечто большее, больше, чем вы можете вспомнить.

Я углубляюсь в прошлое даже больше, чем позволяет их память.

Я здесь, а здесь – значит, в Америке. Новой Америке.

Не знаю, в каком я штате или городе, но улицы тут чистые. Ни трещин в асфальте, ни выбоин, ни мусора. И машин тоже нет. Повсюду, куда ни глянь, жилые комплексы с их сеточной планировкой, как любят американцы. Все они тянутся в небо. Небо, да. Это небо – не наше небо. Нет облаков, нет солнца, луны, звезд. Искусственная тьма, рассеченная нитями, каждая из которых – ряд ламп, идущий от горизонта до горизонта и, образуя сетку, пересекающийся с другими. Я знаю, как и все, что, когда наступит дневное время, лампы загорятся сильнее, так что можно будет читать, но старики помнят, что солнце было куда ярче. Этот совсем слабый, если сравнивать. Большинство молодых людей не возражает. Я раньше такое видел, хоть и в меньших масштабах.

В это время ночи почти все спят или уж точно сидят дома. Никаких пригородов больше нет. Цена безопасности. Улицы патрулируются сферами, серебристыми, блестящими, неслышными в полете. Одна проплывает рядом со мной, но звука нет.

Под деревьями, окружившими бульвар, на котором я очутился, нет листьев. Я осматриваю их и обнаруживаю пластиковые ветки, синтетическую листву, видимость почвы.

Здесь слишком многое одинаково, слишком многое повторяется. Оба конца улицы уходят в никуда. Я пытаюсь войти в один из домов. Не получается. Думаю, на дверях здесь такая же защитная система с распознаванием имплантатов, какой мы пользуемся в Нигерии. Нет, стоп, я же здесь живу. Дверь должна открываться. Туз я или Чак? Проверка целостности эго.

Я боюсь. Почему? Из-за того, что Туз и Чак сделали или собираются сделать. Ахх, нарушение карантина или изоляции. Это Город-151. Они/мы не должны покидать свои города. Мы отправились к границам, к шестнадцати порталам. Мы молоды, мы знаем, что в нашем мире, нашей вселенной есть что-то еще. Мы хотим это увидеть.

Мы обходим защиту. Этому плану два года. Мы делали тестовые прогоны, у нас есть защитные костюмы. У нас есть яйца.

Зато мозгов нет. С вашими жизнями все в порядке, болваны.

Мы не очень тщательно замели следы. Меня арестовывают вне дома. Меня арестовывают в моей комнате. Нас допрашивают машины. Наши правители и кураторы не вступают в контакт в мясном пространстве. В конце концов мы все им рассказываем, потому что другого выбора нет. Дело всегда в «когда», а не в «если».

Нас изгоняют. Обычно «изгнание» – это эвфемизм для смерти. Тебя/нас/их выбрасывают из седьмого портала. Он выходит в открытое море.

Нам везет. Разбился самолет, обломки по всему морю. Плот. Никаких весел. Подождите.

Почему вы не помните? Что стало с вашей памятью?

Может быть, это сделали машины, андроиды, которые их допрашивали? Может, побочный эффект портала?

Я возвращаюсь в себя.

Мы отправляем американцев в лагосскую колонию. Они ничего не знают и не представляют опасности.