– Ты, что не знаешь, что у нас осталось всего 36 снарядов главного калибра – это же всего десять минут боя и мы станем митттенью! – кричали на него.

– Что вы говорите! – не сдавался он. – Ведь это де целых ДЕСЯТЬ МИНУТ боя!

– Вопрос о сдаче уже решен без нас и нам остается только подчиниться! – унимали его.

– Мы проиграли сражение, но еще можем спасти свою честь! – кидался с кулаками Рощаковский на капитана 1 ранга Григорьева. – Я требую затопить корабль, а если это невозможно – просто взорвать!

Рощаковского быстро оттерли:

– Ты Миша совсем ополоумел, сидя верхом на своей пушке. Если станем топиться, шансов на спасение практически не останется.

Не слишком храбрые сенявинские офицеры поддержали своего совсем уж робкого командира.

Тогда оскорбленный лейтенант Рощаковский вместе с поручиком Бобровым (из механиков) решили самим взорвать броненосец, но им этого не дали. Григорьев приказал не спускать с Рощаковского глаз, мало ли что выкинет, оправдывайся потом перед японцами. Тогда Рощаковский, вернувшись в свою артиллерийскую башню, приказал матросам принести канистры с серной кислотой.

– Травиться что ли будете, чтоб японцам не сдаться, ваше благородие? – спросили те с опаской.

– Не дождутся! – показал кукиш в сторону неприятельских кораблей. – А ну, ка давай сюда канистру!

Серную кислоту он влил в оба орудийных ствола. Едкая кислота, шипя, на глазах разъедала внутреннюю поверхность стволов, делая их абсолютно не пригодными к использованию. Покончив со своей башней, Рощаковский отправился в корму. Несколько напившихся матросов с криками «ура» качали на руках лейтенанта Белавенца, который безуспешно пытался отбиться.

Ту же процедуру Рощаковский проделал и с орудием кормовой башни.

– Ну, хоть шерсти клок! – сказал он сам себе, закончив свою работу.

Устало глядя, на подходившие к борту броненосца японские шлюпки с призовой командой, он раздумывал теперь о своей собственной судьбе. Ситуация для Рощаковского и впрямь складывалась не просто. По всем международным нормам он, как, интернированный и нарушивший обязательство более не воевать, мог быть запросто повешен японцами. Прапорщик Бобров сочувствуя, посоветовал выбросить документы и назваться другим именем, но лейтенант твердо заявил:

– Еще чего! Стану я так унижаться! Рощаковским был, Рощаковским и помру, а с япошками у меня еще свой счет за Чифу!

И продемонстрировал товарищу по несчастью свой надкусанный палец. На корабле уже хозяйничали враги.

К счастью, японцы события в Чифу ему не припомнили. Может, забыли, а может сознательно решили не вспоминать инцидент, в котором показали себя настоящими разбойниками с большой дороги.

В плену Рощаковский тоже даром времени не терял, а активно занимался сбором среди пленных офицеров с других кораблей материалов для изучения результатов сражения. Такая деятельность каралось и всячески пресекалось японцами. Но для Рощаковского это ровным счетом ничего не значило. Он поступал так, как считал нужным.

Адмирал Небогатое командир Николая I сдался японскому флоту около Такэсима

По окончании войны и возвращении пленных на родину над офицерами отряда контр-адмирала Небогатова был устроен суд. Общественность негодовала: четыре вполне боеспособных броненосца сдались противнику, даже не попытавшись оказать сопротивления. Такого в истории русского флота еще не было. На суде вахтенный начальник броненосца «Адмирал Сенявин» лейтенант Рощаковский, не признал за собой никакой вины. На допросе он показал, что в момент сдачи находился в носовой башне и, узнав о принятом командиром решении, решительно протестовал. Свой протест против сдачи корабля, он публично высказал как командиру, так и старшему офицеру.

Из материалов следствия: «Командир резко ответил ему (Рощаковскому – В. Ш.), что это не его ума дело, что вопрос уже решен, что отряд должен следовать движению адмирала. Он, обвиняемый, старался вспомнить закон и пришел к убеждению, что он вовсе не уполномочен смещать своих начальников. У него мелькнула, правда, мысль открыть кингстоны, но, подумав, он нашел, что и на это права не имеет. Артиллерия броненосца, по словам Рощаковского, была в исправности, и все средства для спасения команды имелись».

Читая материалы судебного процесса, опять приходится удивляться мужеству Рощаковского. На суде он защищал не столько себя, сколько честь простых матросов. Когда один из офицеров «Сенявина» выступая, сказал, что после сдачи корабля матросы были вполне довольны случившимся, и в зале поднялся возмущенный гул, он опять не сдержался. Попросив слова, он сказал:

– Господа! Не торопитесь обвинять матросов, а выслушайте до конца. Чтобы понять состояние наших нижних чинов надо оказаться на их месте. Матросы были готовы к бою. Они были готовы к потоплению броненосца, готовы к взрыву, готовы к чему угодно, но о сдаче у них не было и представления. Они не знали, что такая вещь вообще бывает. Матросы готовились к смерти, причем без особого уныния, но, разумеется, были не слишком веселы. Да и какое к черту веселье, когда на их глазах ушла на дно лучшая часть эскадры. Когда же после сдачи корабля в плен матросам объявили, что они за это не попадут даже на каторгу, как они почему-то меж собой решили, то матросы поняли, что теперь все останутся живы и вернутся домой, потому и повеселели. Разве можно их в этом винить?

В результате судебного разбирательства командир «Адмирала Сенявина» капитан 1 ранга Григорьев был приговорен к смертной казни, которая, впрочем, была заменена на 10 лет содержания в крепости. Что касается Рощаковский, то он был полностью оправдан, т. к. «не нарушил долга службы и присяги». Ему было сохранено старшинство в чине, личное оружие и все боевые награды. Заслуги Рощаковского в войне были отмечены орденами Анны 4-й степени за боевые дела в Порт-Артуре, Станислава 2-й степени с мечами за храбрость, проявленную в схватке на "Решительном". Еще один орден Владимира 4-й степени он получил уже после возвращения из плена. Фонды военно-морского архива сохранили сведения о весьма любопытном казусе, связанном с Рощаковским вс коре после суда. Дело в том, что после окончания войны начало производиться награждение медалью «За войну с Японией», которое проводилось по спискам, как это обычно всегда бывает при большом числе награжденных. Списки на награждение разные начальники составляли независимо один от другого. В результате лейтенант Рощаковский был награжден серебряной медалью, как участник обороны Порт-Артура и бронзовой медалью как принимавший участие в Цусимском сражении. Обе медали упомянуты среди прочих его наград в послужном списке, однако, бронзовая позже была вычеркнута. В итоге у Рощаковского осталась только серебряная медаль, как награда более высокого достоинства. Впрочем, Рощаковского это не расстроило.

– Порт-Артурскими делами я горжусь, а Цусимскими гордиться особенно нечего, а потому и медаль за Цусиму мне тоже не к чему! – говорил он в узком кругу.

А вскоре после суда Рощаковский решил