Когда после нескольких намеков она прямо изложила ему свой план, он понял, что его безысходной пустоте не устоять перед ее чарами, и не смог отказаться. У нее были нужные контакты в Штатах, несколько тысяч долларов, чтобы вложить в дело, и доступ к полковнику Тхо, чья фабрика по производству героина занимала четвертое по размерам здание в Сайгоне. На банковском счету Конверса в Беркли лежало пятнадцать тысяч — остаток гонорара за так и не поставленный киносценарий по его пьесе. Десять вложенных тысяч дали бы ему право на три четверти от выручки за три килограмма полковничьего товара, и его доля от продажи героина в Штатах должна была составить сорок тысяч. Риска, что кто-то подведет, не было — все же друзья. Мардж, как он и предвидел, согласилась. Все срасталось.

Что до него, то его мотивы менялись чуть ли не ежечасно. За большими деньгами он никогда особенно не гнался. Но он вот уже восемнадцать месяцев находился во Вьетнаме и отчетливо понимал, что ни книги, ни пьесы не напишет. Ему необходимо было что-то взамен.

Конверс спал в своем номере в «Колиньи» — под жужжащим вентилятором, после душа. Его разбудил телефонный звонок. Звонила Джил Перси, сказать, что они с мужем будут ждать его в «Бешеном коне» — баре с девочками на Ту До.

Джил превращалась в социального работника на международном уровне, поэтому интересовалась такими барами профессионально. И всячески старалась, чтобы ее приглашали в подобные заведения.

Конверс оделся, напялил непромокаемую куртку и вышел на улицу. Опять начинался дождь. Шагая в направлении Ту До, он обшарил карманы на предмет денег и нашел только двадцать пиастров.

На полпути между рынком и Ту До в дверном проеме одного из домов неизменно сидел безногий. Проходя мимо, Конверс всякий раз бросал двадцать пиастров в его перевернутый пробковый шлем. Это продолжалось больше года, так что всякий раз, завидя приближающегося Конверса, человек начинал улыбаться. Они уже были как друзья. Часто Конверс с трудом подавлял в себе желание не бросать монетку, посмотреть, какая будет реакция, но у него не хватало на это мужества.

Бросив в шлем монетку и обменявшись улыбкой со своим другом, Конверс не спеша пошел к «Бешеному коню». Это был один из тех баров на Ту До, в которых, по слухам, постоянный клиент мог получить с пивом — кое-кто даже говорил, что в пиве, — бодрящую дозу героина. Как следствие, для военнослужащих он был в запретном списке, и в этот вечер Конверс оказался там единственным посетителем. Из-за стойки на него смотрели пятнадцать красивых девушек-вьетнамок, одинаково одетых и сильно накрашенных. Он сел на высокий табурет, улыбнулся им и заказал «Шлиц»[14]. Девушка напротив принялась тасовать карты.

Пиво в «Бешеном коне» стоило — если без героина — двести пятьдесят пиастров, играть в карты у Конверса не было настроения. Он посмотрел на покерную колоду, разложенную на хромированной стойке, словно это был маленький, привычно забавный зверек, и сделал вид, что с интересом разглядывает девушек. Несмотря на ледяной воздух, нагнетаемый кондиционером, и недавнюю ванну, его лицо блестело от пота. Все пятнадцать девушек за стойкой смотрели на него с одинаково вежливым бесконечным презрением.

Конверс выпил пиво, лоб сжимала боль. Он не чувствовал возмущения; он же гуманист, а это их страна. Они — солдатские вдовы, или беженки из деревень, или вьетконговские офицеры. И вот сидит перед ними американец с идиотской физиономией и карманами, полными зеленых купюр, и никак им его деньгами не поживиться, разве что перевернуть его вверх ногами и хорошенько потрясти. Небось им плакать хочется от досады, подумал он. Как тут не посочувствуешь.

Он перебирал свой запас вьетнамских слов, чтобы выразить им свою симпатию, но тут появились Джил и Иэн Перси. Джил, широко улыбаясь, посмотрела на девушек за стойкой и села рядом с Конверсом. Усталый, сгорбившийся Иэн последовал за ней.

— Вижу, ты не теряешь времени, — сказала Джил.

Девушка с картами высморкалась и посмотрела на платок.

— Для того мы и здесь, — ответил Конверс.

Джил с Иэном заказали себе по бутылке пива «33»; произносилось это «бами-бам», и сварено оно было, наверно, на формальдегиде. Иэн пошел к музыкальному автомату и поставил Битлов, «Let It Be»[15].

— Остаешься здесь на лето? — поинтересовалась Джил у Конверса.

— Думаю, да. До выборов. Может, и дольше. А вы?

— Мы здесь вечность будем торчать. Так, Иэн?

— Так, Джил. Будем, — ответил Иэн. Струйка пива потекла по его редкой рыжеватой бородке. Он вытер подбородок тыльной стороной руки. — Будем ждать, пока не получим разъяснения.

Иэн Перси был агроном из Австралии. А еще engage[16], один из немногих здесь, и не такой, как его коллеги из квакеров. Он уже пятнадцать лет находился в стране — работая на UNRRA, ВОЗ[17], на всех, кто нанимал его, вплоть до вьетнамского правительства, по временному соглашению с австралийским Министерством сельского хозяйства. Глава провинции к северу от Сайгона отказался от его услуг, и он получил аккредитацию от австралийского ежедневного издания, больше похожего на программу скачек, чем на газету. Как engagé, он ненавидел Вьетконг. Он также ненавидел правительство Южного Вьетнама и его армию, американцев, и особенно штатских, буддийских монахов, католиков, као дай, французов, особенно корсиканцев, иностранных журналистов, правительство Австралии, своих бывших — а больше всего теперешних — работодателей. Говорили, что он любит детей, но своих у них с Джил не было. Они повстречались во Вьетнаме, а это не то место, где у людей возникает особое желание заводить детей.

— Очень много народу уезжает отсюда, — сказала Джил. — Жалко терять друзей.

— Никто не хочет быть последней крысой на тонущем корабле, — сказал Конверс.

Иэн заказал еще бутылку «Тридцать третьего». Он пил его без продыху с четырех часов и до глубокой ночи.

— Бедная последняя крыса, — вздохнул Иэн. — Да поможет ей Бог!

Джил взяла свою бутылку и заговорила по-вьетнамски с девушкой по другую сторону стойки. Остальные девушки, сменив неприязнь на любопытство, подошли послушать.

— О чем она говорит? — спросил Конверс Иэна.

— Рассказывает им о своих трудностях. — (Девушки, столпившиеся у стойки напротив Джил, повернулись к Иэну с Конверсом и понимающе кивали им.) — А потом она попросит, чтобы они рассказали ей о своих трудностях. Она готовит доклад о девушках из сайгонских баров.