Но чем ближе он подходил к ней, тем сильнее его охватывал безотчетный страх. Он уже несся в ужасе к ближнему дому, зная, что вот-вот произойдет что-то ужасное. Он еще не достиг дома, когда его соломенную крышу охватил огонь. Вокруг заклубился черный дым, солома затрещала, осыпая все вокруг, включая Эдмунда, жалящими искрами.

Внезапно появились люди, они были повсюду: бегали взад-вперед в безумной панике вместе с домашней живностью — поросенком, опаленными курами; кричали женщины, надрывались младенцы, бранились мужчины. Эдмунд наткнулся на окровавленного ребенка, потом на вопящего мужчину со вспыхнувшими факелом волосами. Огонь сожрал у него на глазах вывешенную для просушки рыболовную сеть. Потом все заволокло густым дымом, и Эдмунд упал на колени в просвете между сушильнями.

Помочь этим людям ему было нечем. Еще три дома запылали, как жертвенные костры.

Злодеи-викинги! Проклятье! Он стал озираться в поисках чего-нибудь, пригодного на роль оружия, удивляясь, что шайки рыжеволосых проникли так далеко на запад. Этой зимой нападений на его королевство было меньше обычного, поэтому они с матерью решили, что захватчики отвлеклись на набеги далеко на северо-востоке.

И тут Эдмунд увидел их.

Это были не датчане с соломенными волосами. Это были всадники, две дюжины, и не в кольчугах, а в туниках и в темных матерчатых штанах. На головах у них сияли, как кинжальные лезвия на солнце, узкие куполообразные шлемы. У каждого был щит с серебряной бляхой — простой сферой на черном поле. У четверых передних были длинные мечи, остальные скакали с факелами в руках. Они сеяли на скаку смерть: передние разили всех — мужчин, женщин, детей — попадавшихся на их пути; факельщики поджигали солому на всех хижинах, рядом с которыми оказывались. Когда из горящей деревни выскочил мужчина, солдат, возглавлявший колонну, выкрикнул команду, и один из всадников тут же развернул коня и поскакал вдогонку за несчастным.

Эдмунд закричал, желая предостеречь его, но через мгновение и сам он примкнул к погоне. Под ним ощущалось знакомое галопирующее движение; он уже скакал верхом, ловя краем глаза стальной блеск занесенного меча. Ужас сменился другим чувством — холодным, свирепым удовольствием.

Беглец споткнулся о камень и шлепнулся в траву. Эдмунд настигал его, рука, сжимавшая меч, не ведала дрожи. Он ничего не мог поделать, чтобы предотвратить неизбежное. Его глазами смотрел на мир убийца, гнавшийся за жертвой.

Как ни старался Эдмунд освободиться в тот момент, когда рука с мечом взметнулась в воздух для удара, ничего не вышло. Он не смог даже зажмуриться, когда меч рубанул обреченного беглеца.

— Эдмунд, просыпайся!

Мальчик метался и стонал во сне. Какой он беззащитный, подумала Элспет, как бела его рука по сравнению с ее загаром! И ростом мал — она помнила слова отца, что их робкий пассажир примерно одного с ней возраста. На душе у нее тотчас стало тяжело. От мыслей об отце она почти всю ночь промучилась без сна, и теперь у нее зудели и слезились глаза. Не давала покоя и правая рука — все еще болела и дергала. Стоило ей наконец забыться, как тотчас произошло пробуждение — так крепко вцепились ее пальцы в невидимую рукоять. Но, пощупав собственную ладонь, она ничего в ней не обнаружила; осталось только покалывание, словно под кожей что-то притаилось и ждет.

К тому моменту, когда в двери пещеры появился мутный овал неба, в голове у нее оставалась одна-единственная мысль.

Ближайшее селение Аагард назвал «Медуэл». Деревенские жители видели, наверное, как потерпел крушение их корабль, и уже прочесали берег в поисках того, что выбросит море. Аагард утверждал, что они непременно подберут всех выживших, если такие будут.

«Старика лучше не будить, — решила она. — Если я уйду сейчас, то доберусь туда к рассвету, расспрошу о "Копьеносце" и, по крайней мере, перестану мучиться неизвестностью».

Но вмешалось незнакомое прежде чувство — ответственность за мальчишку. Ее отец обещал доставить его живым и здоровым в Галлию. Раз так, и если в Медуэле она ничего не узнает, — от этой мысли Элспет стало дурно, — то ее долг доставить его в ближайшую гавань и найти корабль, который отвезет его в Галлию. Правильнее всего будет поступить именно так. После этого она отыщет кого-нибудь из знакомых капитанов и с его помощью воротится в Дабрис.

Она снова потеребила мальчика.

— Вот-вот рассветет, — зашептала она, оглядываясь на Аагарда, ночевавшего в другом углу пещеры. — Идем, мы должны отыскать гавань.

Эдмунд вздрогнул всем телом, потом рывком сел на соломенном тюфяке и стал ошеломленно озираться.

— Убийцы! Остановите его, остановите! — Голос его походил на придушенное карканье.

— Тсс! — прошипела Элспет. — Успокойся. Тебе приснился какой-то сон.

Эдмунд уставился на нее и задышал размереннее.

— Я кричал? — спросил он шепотом. — Прости, мне приснился кошмар.

— Про бурю? — тихо спросила девочка.

— Нет. Я… Уже не припомню, — пробормотал он.

Но его измученный вид подсказывал Элспет, что действие страшного сна продолжает разворачиваться перед его мысленным взором. Она выпрямилась.

— Я отправляюсь в Медуэл, хочу узнать о судьбе моего отца. Если ничего не узнаю, пойду назад, на восток. Я думала, ты пойдешь со мной. Я могу помочь тебе попасть в Галлию.

— Нет! — отрезал Эдмунд. Его отказ заставил Элспет нахмуриться: выходит, он ей не доверяет, считает, что ей не по плечу завершить отцовское дело? Она открыла было рот, чтобы возразить, но тут он проговорил не в пример мягче: — Прежде чем мы уйдем, надо поговорить с Аагардом. Он заслужил по крайней мере благодарность.

Элспет покраснела от стыда. Ей не сиделось на месте, она так торопилась хоть что-то предпринять, что совсем забыла о приличиях.

— Я могу оставить ему в подарок свой нож для чистки рыбы, — предложила она. — В знак признательности за приют. Он понимает, что я должна разузнать об участи «Копьеносца»!

— Все равно тебе придется вернуться сюда! — строго сказал Эдмунд. — Как иначе ты узнаешь больше про меч?

— Нет у меня никакого меча! — фыркнула она. — Он исчез, и больше я не желаю иметь с ним дела. Пусть Аагард вызывает его для кого-нибудь другого.

— Боюсь, это невозможно, — вмешался еще один голос. Аагард стоял над ними, похожий в тусклом предрассветном свете на привидение. Он качал головой и озабоченно морщил лоб. — Эдмунд прав, дитя мое. Меч избрал тебя и уже не передумает. А у меня нет власти забрать его у тебя. Но если ты останешься здесь на некоторое время, я смогу по крайней мере помочь тебе выяснить его предназначение, узнать, почему он вернулся и почему именно тебя выбрал своей носительницей.

Стоило Аагарду произнести эти слова, как Элспет снова почувствовала жар в правой ладони, давление рукояти. Она сжала ладонь в кулак, чтобы прогнать наваждение, и обожгла старца взглядом.