Наконец ожидание закончилось, к нему вышел сам Седар – нынешний лидер меров. Из-за своей неприязни к морским воинам Оуден не стремился постоянно наблюдать за ними, поэтому он слабо представлял, как они выбирают своего главного. Он только знал, что смена власти происходит раз в несколько лет, всегда спокойно. Один лидер уходит, назначая преемника, вот и все.

– Мы завершили тесты, – сказал Седар. – Ты готов.

Оуден понимал, что это значит. Он ни разу не видел мутацию, но знал, что это тяжелый и болезненный процесс, который далеко не всем удавалось пережить. По-хорошему, за мутацией должны были наблюдать врачи, но меры давно уже этого не допускали. В колонии у них была своя территория, на которую они закрыли доступ людям.

В том, что он пройдет тесты, Оуден не сомневался. Он был здоров… у него вообще не было причин соглашаться на мутацию! Но в то же время, были ли у него причины держаться за человечность? Тут тоже все не так просто.

Обычно он не любил об этом думать, потому что такие мысли его расстраивали. Но раз уж он согласился на мутацию, можно дать им волю. Возможно, они сделают расставание с прежней жизнью чуть проще.

За что ему держаться, в самом-то деле? То, что Беттали ляпнула в очередном приступе злости, оказалось правдой: он стал одиночкой. Из всей семьи у него были только племянники и сестра. Это был его выбор, как ни крути. Если бы он захотел найти жену или любовницу, это было бы очень просто: женщины всегда тянулись к врачам, к той жизни, которую они могли обеспечить. Стоило Оудену поманить пальцем, и у него была бы партнерша – причем не обязательно с низшего уровня, возможно, из тех, кто с образованием. Почему нет? Он ведь был не просто умен, он был красив – он знал это…

Но ему не нужны были такие трофеи. Может, если бы его вообще никто не привлекал, он бы уже согласился выбрать женщину получше, обзавелся собственными детьми и тогда точно не согласился бы на мутацию. А у него была Лаирда…

Точнее, у него Лаирды не было, она просто жила в колонии. Впервые Оуден обратил на нее внимание, когда она пела. Ее голос все знали! Лаирда жила среди разнорабочих, у нее не было шанса получить хорошее образование и подняться на уровень выше. Но природа щедро одарила ее: и голосом, и редкой красотой. Ее никогда не вынуждали работать, она была украшением колонии.

И она была гордой. Другая бы сразу же побежала к Оудену, а она отказалась. Это еще больше пленило его… Ему важно было знать, что она не очередная искательница сытой жизни, она свободна, а значит, она достойна уважения.

С того дня Оуден добивался ее, искал с ней встреч, делал все, чтобы заполучить ее внимание. Без толку! Лаирда была умна, она наверняка распознала, что он чувствует. Ей это просто было не нужно. Она искала собственной любви – и в этом поиске смотрела прямо сквозь Оудена.

Ему пришлось сдаться. Но, не получив ее, он не хотел больше никого. Так он и остался без собственной семьи, и ему не за кого было держаться. Что в жизни еще важного, друзья? Друзья у него были, но они легко проживут и без него. Карьера? В этом отношении мер для колонии важнее, чем врач, увы.

Как ни крути, он подходит на роль жертвы, которую можно принести ради спасения детских жизней.

Они с Седаром прошли по узким коридорам, освещенным так плохо, что Оуден чуть ли не каждые пять минут спотыкался. Его спутник заметил это.

– Потерпи, – бросил Седар. – Скоро это прекратится.

– Что именно?

– Твоя человеческая слабость. Недостаток света больше не будет иметь для тебя значения. Тебе достаточно будет одной искры, чтобы видеть все до самого горизонта.

Об этой стороне жизни меров он знал как раз очень мало. Да и не он один! Меры давно уже существовали сами по себе, как отдельный народ внутри народа. В первом поколении они еще общались с учеными, потому что это было необходимо. Но с тех пор прошло много лет… Да и потом, ученый, который открыл мутацию, ввел стволовые клетки и себе, он сам стал мером, укрепив их в решимости отделиться от людей.

Седар привел Оудена в небольшую квадратную комнату. Помещение было совсем крохотным, тут стояла только высокая кровать и четыре капельницы, расположенные по обе стороны от нее.

Оудену это место сразу не понравилось – всем без исключения. Крупным стоком для жидкости в полу. Ножками кровати, прикрученными к этому самому полу ровно над стоком. Крепкими ремнями, которым предстояло удерживать его на кровати. Тем, что в комнате не было окон – и он давно уже потерял направление, он не мог сказать, в какой части колонии вообще находится. А главное, тем, что в одной из капельниц, кажется, что-то шевелилось – что-то, скрытое в мутной черной жиже…

Ему хотелось уйти. Просто отказаться от всего, бежать отсюда, да хоть за борт прыгнуть, лишь бы не позволять им сотворить с собой такое! Это было не осознанное желание, а, скорее, последняя вспышка инстинкта самосохранения, понимающего, что его ждет.

Но Оуден переборол себя. Если он уйдет или умрет, его племянники сразу же перестанут получать лекарство. Вот и все, что важно сейчас.

– Неплохо, – оценил Седар. – Обычно на этом этапе начинается торг… или слезы.

– И что, кому-нибудь помогало?

– Нет, но запоминалось.

– Мы ждем кого-то еще?

Ему казалось, что такую сложную процедуру должна проводить целая бригада! Однако поблизости он никого не видел и не слышал шагов.

– Это ни к чему, – отозвался Седар. – Ты ведь не собираешься убегать?

– Нет. Но если бы собрался, разве тебя одного не хватило бы, чтобы остановить меня?

– Правильно мыслишь. Ложись.

Седар вел себя не так, как полагалось лидеру – и не так, как руководители колонии. Он позволял Оудену, еще даже не прошедшему мутацию, обращаться к нему на равных. Он не нуждался в почестях, он и так знал, кто здесь сильнее.

Оуден лег на кровать, и мер лично затянул на нем ремни, а потом только начал по одной вводить иглы катетеров. Делал он это болезненно и не слишком умело, но волноваться о таких мелочах больше не было смысла. Оуден равнодушно рассматривал темный металлический потолок.

– Это будет долго? – спросил он, когда Седар закончил подготовку.

– По-разному бывает. От семнадцати до двадцати четырех дней, зависит от восприимчивости организма к агенту. Это плохая новость. Но есть и хорошая, даже две.

– Неужели?

– Первая – важен не весь срок мутации. Важны только первые