— В чем дело? — с нетерпением спросила Сидни, нервничая от пристального, чересчур интимного взгляда. До нее доносился теплый мятный аромат его дыхания.

— Сперва взболтайте. — Он стал двигать ее рукой, державшей бокал. — Теперь вдохните.

Какое там! Люк был так близко, что стоило ей поднять лицо, и она могла бы поцеловать его. Сидни не смела вздохнуть. В ее груди разливалась боль, новая, неизведанная боль. Нарастало напряжение… возбуждение… она с ужасом поняла, что хочет, жаждет этого поцелуя.

— Ну, как? — спросил он интимным шепотом.

— Что? — У нее скакал пульс.

— Букет. Что вы ощущаете?

Тебя. Твой мускусный, чисто мужской аромат… Еще что-то необъяснимое, интригующее проникло в ее чувства. Она послушно вдохнула и выдавила:

— Вино.

С терпением опытного учителя он снова взболтал бокал.

— Попробуйте еще раз.

— Не угадала? — Чувство юмора отказало ей, как, впрочем, и все остальные, кроме одного, желанного и пугающего.

— Подробнее, — добивался он.

На этот раз ей удалось вдохнуть глубже. Ага, детская присыпка. Она уловила запах, исходивший от его теплой кожи. Это странное сочетание тревожило ее.

— Сладко? — Он придвинулся ближе и глубоко вдохнул, его широкая грудь поднялась и приковала к себе ее взгляд. Под белой футболкой Сидни разглядела завитки черных волос, спускающихся к плоскому животу.

Она с трудом подавила стон.

— Люк…

— Правильного ответа нет. Каждый улавливает свое. Я хочу, чтобы вы научились понимать, о чем вам говорят ваши чувства.

Поверь, я понимаю! Даже чересчур ясно.

— Пахнет виноградом, — снова попыталась она, надеясь прервать это подобие пытки.

Люк нахмурился. Но больше не томил. Он наклонил бокал к ее губам.

— Попробуйте.

Сидни закрыла глаза и отпила. Сладкий фруктовый вкус прошел по ее языку и просочился в горло. Она почувствовала, как изнутри поднимается тепло. Она не знала наверняка, это из-за вина или из-за Люка. Она предпочла бы первое.

— Послушайте, Люк. — Сидни отодвинулась на безопасное расстояние. — Давайте займемся… кухней. У м-меня собрание завтра, прямо с утра, и я бы хотела лечь в постель… пораньше. — Еще одна промашка. Она смущенно остановилась. В голове был туман. — Я пришла, чтобы заниматься кулинарией, вот и все.

— По-моему, мы как раз этим занимаемся, — сказал он голосом, от которого ее кинуло в дрожь. — Это первый урок.

— И чему он должен был меня научить? — резко спросила Сидни, раздраженная скорее своей реакцией, чем самим Люком.

— Тому, что еду и питье, будь это вода, вино или чай со льдом, надо смаковать, а не заглатывать. То же касается и приготовления пищи: это потрясающий эксперимент, а не труд. — Он налил себе бокал.

— Я просто хочу…

— Я знаю, чего вы хотите. — Он поставил бокал на стол. Тепло покинуло его взгляд, и теперь глаза обжигали холодом, как темная зимняя ночь.

— Вам кажется, что готовить — значит последовательно выполнять операции: раз, два, три. — Он быстро щелкал пальцами. — Если хотите поразить гостей, вам потребуется время и терпение. Не нравится, берите коробку смеси и следуйте инструкциям. Вот почему, — продолжил он, сделав еще один глоток, — французы умеют так хорошо готовить. Для них это искусство. Равно как живопись, скульптура… любовь. Разве французы не мастера в любви и романтических связях?

Она моргала глазами. Сердце стучало. Жар растекался по венам и, казалось, достиг точки кипения.

— Я бывала в Париже. У них много музеев, но ни один не посвящен любви.

Люк посмотрел на нее исподлобья.

— Любовь пронизывает все, чем они занимаются. — Он сделал шаг к Сидни. Она прижала ладони к груди. — Иногда хочется чего-нибудь на скорую руку. Быстрого и горячего. — (Женщина уперлась спиной в стол. Итак, она в ловушке.) — И каков результат? Плоть не удовлетворена, душа тоже. Верно?

Он взял у нее бокал, прикоснувшись пальцами к ее руке.

— Так вот, если пить медленно, — он провел холодным бокалом по ее щеке, — очень медленно, пока ваши чувства не взорвутся от голода и жажды, — говорил он, а его голос, глубокий, хрипловатый, эхом отдавался в ней, — тогда вы поймете, как надо… — взгляд Люка заставлял ее кровь бурлить, как водоворот, — готовить.

Сидни положила руку себе на горло и, почувствовав скакавший под кончиками пальцев пульс, поняла, что еще жива.

— Люк…

Он прошел в другой конец кухни и стал рыться в шкафчиках. Он вытаскивал миски, сито, мерные ложки. Кухню наполнил металлический звон, а сердце Сидни колотилось как бешеное. Что с ней?

Что за чертовщина в этом вине? — спрашивал себя Люк. Рокси предупреждала о его силе. Ему что, ударило в голову? Или это Сидни виновата? Он маскировал свое замешательство, поднимая ненужный грохот. В эту минуту ему было безразлично, проснется ли Эмили и станет ли плакать до утра. Так по крайней мере он бы спасся от самого себя и своего влечения к Сидни.

Он собирался флиртовать, дразнить, выводить Сидни из равновесия. И вот теперь сам судорожно ищет опоры. Его затея сбить ее с толку оказалась бумерангом. Пожалуй, он перестарался, вглядываясь в ее глаза, напоминавшие ему ягоды голубики.

— Наверное, мне надо было почаще бывать на кухне, пока я была замужем, — сказала Сидни, и грохот посуды сразу же прекратился. Люк обернулся и увидел ее распахнутые, выразительные глаза и зарево стыда на ее щеках. — М-мне трудно поверить, что я произнесла такое…

Она отвернулась. В его ушах гулко стучала тишина.

— Вероятно, это из-за вина, — попробовал он пошутить. Он продолжил перебирать миски. — Значит, вы были замужем. Рокси мне не говорила.

— И незачем было говорить. Это уже в прошлом.

— Слушая вас, не скажешь, что вы сторонница брака.

Она пожала плечами, как будто ей это безразлично. Но глаза выдавали ее. В них была боль. Или сожаление?

— Наверное, у кого-то это получается. У меня не вышло.

У Люка тоже ничего не вышло после того, как он долго наблюдал брак своих родителей.

— Почему? — Зная, что наверняка переступает тонкую границу, лежавшую между ними, он добавил: — Скажите, если считаете, что это не мое дело.

Прерывисто вдохнув, она покачала головой.

— Вы откровенно говорили со мной о себе и о маме Эмили. — Она снова отпила вина, а он старался не смотреть на ее губы и на длинную гладкую шею. Черт! Он резко открыл ящик и вытащил лопаточку, которая была совсем не нужна. — Похоже, что мы оказались не способны к компромиссам. А брак не может успешно существовать без компромиссов.

Его отец тоже был неспособным идти на компромисс. Интересно, не стало ли причиной развода стремление Сидни сделать карьеру? Эта мысль отрезвила Люка. Его молчание затянулось. Минута, две, три… Он снова наполнил свой бокал и сделал медленный, большой глоток. Он наслаждался теплом, разливавшимся по телу, от этого тепла вопросы становились менее острыми, напряжение — не таким тяжелым.