— До чего вкусно пахнет, — сказала она. — Что за приправу вы добавили в последнюю минуту?

— Гвоздику. — Он отвечал машинально, поглощенный единственным желанием: поцеловать ее. Что за бред! Эта женщина, внушал себе Люк, озабочена только собственной карьерой. Что она может ему дать? Ровным счетом ничего.

— Мм… Может быть, это и есть та приправа, которую не могла вспомнить моя начальница. — Она облизнула нижнюю губу, а он как завороженный следил за движением кончика языка. Его бросило в жар, а разум полностью отключился. — Удивительный эффект. Я не могла такого добиться. Мои произведения… — Сидни сморщилась, как Эмили, когда пробовала его домашние импровизации, перед тем как их выплюнуть, — напоминали отсыревшее зерно. Аппетита…

— Не возбуждали? — не подумав брякнул Люк.

Сидни уставилась на него, потом рассмеялась. Это был не робкий смешок, а хохот от всей души, сотрясавший ее плечи, заразительный, чарующий. Право, его шутка была не настолько смешной. Но ему была приятна подобная реакция. Редкая женщина умеет от души смеяться. Над собой, над жизнью. Его мать не умела. Она упивалась жалостью к себе. И Шейла не смеялась. Ни над жизнью, ни над собой, ни над ним. Значит, Сидни не такая, как все. Возможно, она более открытая.

До тех пор, пока речь не заходит о детях.

Люк совершенно запутался и заметался по кухне. Надо махнуть пива. Нет, не пива. Может быть, лучше кофе.

— Пора готовить сироп.

Сидни кивнула головой и стала доставать из пакетов продукты. Люк поставил на плиту кастрюльку и принялся перемешивать в ней воду с сахаром для сиропа. Затем добавил мед. Когда смесь стала похожа на золотые нити, он полил ею пахлаву.

— Попробуем.

— Мне казалось, что она должна отстояться в течение суток.

— А? — произнес он, мысленно перелистывая рецепты.

— Нужно время, чтобы успел впитаться сироп и… не знаю. Я прочла в книге.

Он морщил лоб и смотрел на пропитанное сахаром лакомство.

— Выглядит неплохо. Наверное, можно подождать до завтра. — Вдруг он расплылся в улыбке. — А можно снять пробу сегодня, а завтра повторить.

Ее развеселило такое нетерпение.

— Хорошо. Убедили.

Люк положил ей на тарелку ромбик, истекающий маслом и золотистым сиропом. Орехи сверкали как кусочки янтаря.

Слегка подув на пирожное, Сидни вытянула губы и надкусила. Малюсенькая крошечка прилипла к ее нижней губе. Люк сделал над собой усилие, чтобы не слизнуть ее. Он с трудом оторвал взгляд от ее рта. Но проклятая крошка снова и снова притягивала его взгляд к полным мягким губам.

К счастью, она поджала губы и слизнула эту крошку. Вздохнув поглубже, он с нетерпением ждал ее оценки.

Она медленно кивнула и проглотила.

— Вкусно.

И только-то! Вкусно. Не восхитительно?! Не потрясающе?!

Люк с глубокомысленным видом пожевал пирожное и изрек:

— Неплохо. Не то, на что я надеялся, но будем совершенствовать.

— А каким оно должно быть на вкус? — поинтересовалась Сидни.

— Вы что, не знаете?

Она покачала головой.

— Вообще-то нет.

В его голове искрой метнулась идея, вспыхнула и разожгла пламя.

— Тогда нам надо отправиться на разведку.

— А? — Голубые глаза Сидни распахнулись шире и напомнили ему яркие краски Карибского моря. — Что вы имеете в виду? Свидание?

— Нет, — ответил он слишком поспешно.

Сидни вздохнула с облегчением. Ее лоб разгладился, тревога, омрачавшая взгляд, рассеялась.

— Хорошо, разведаем насчет пахлавы.

— И суфле, — добавил он. Возможно, придется совершить несколько набегов, чтоб угнаться за всеми десертами, которые она запланировала для этой вечеринки. Странно, но его это не беспокоит.

— И не забудьте крем-брюле.

Люк кивнул головой. Но что делать с Эмили? Не может же он оставить ее дома одну. Его пронзило чувство вины. Он такой же, как его отец. Готов бросить все из-за смазливой мордашки.

Конечно, нереально не обращать внимания на женщин и отказывать себе в свиданиях. Однако первоочередная его забота — Эмили. Такая женщина, как Сидни, к которой его тянуло, словно голодного к дымящемуся во дворе мангалу, безусловно, отвлекала. Она была такой привлекательной, что у него едва хватало сил удержаться и не заключить ее в объятия.

— Не получится. Я не смогу пойти, — твердо сказал Люк. — Кто будет присматривать за Эмили?

Сидни уставилась на него, ошеломленная внезапным изменением планов. Нет, она так просто не сдастся. Может быть, он передумал, может, он вдруг пожалел, что предложил ей эту вылазку. Но она нуждалась в… разведке.

— Найдите сиделку, — настаивала Сидни.

— Я не оставлю своего ребенка с незнакомым человеком.

— Можно и со знакомым, — сказала она уже более решительно.

Конечно, можно и одной сходить. Но Люк гораздо лучше ее разбирался в кулинарном искусстве. Он наверняка знал, куда пойти. Пусть она сумасшедшая, но отступать не намерена.

За год одиночества она научилась довольствоваться собственным обществом. Она ходила за покупками, ела, училась, спала одна. Совсем одна. Ночью, когда она сворачивалась калачиком под стеганым одеялом, одиночество прокрадывалось в ее квартиру.

Она не хотела и сейчас оставаться одна.

Хуже того, она хотела, чтоб именно Люк был рядом. А это угрожало ее жизненному равновесию. Этот мужчина, с темными волнистыми волосами, выразительными глазами и излучающей солнечный свет улыбкой, пошатнул ее мир. А ей необходимо было ощущать твердую землю под ногами.

— Можно попросить соседку, или подругу, или родственницу. Моя сестренка могла бы, — добавила Сидни с сомнением. — Ей двадцать лет, она учится в колледже здесь, в Далласе. Она ладит с детьми. Собирается стать учительницей.

— А если что-нибудь случится? Я ни за что не простил бы себе. — Он покачал головой и сунул руки в карманы джинсов. — Нет, это было опрометчивое предложение.

— Итак, из-за того, что у вас появился ребенок, вы откажетесь от жизни. От работы, от общества.

— Повторяю, — процедил Люк, — я не считаю возможным сдать своего ребенка в ясли, няне или кому бы то ни было. Ответственность за Эмили лежит на мне. Только на мне. Родная мать отказалась от нее. И теперь я ее брошу? Как она это воспримет? Решит, что никто не дорожит ею настолько, чтобы хоть чем-то пожертвовать ради нее? Пока она не подрастет, я буду сидеть дома.

Его слова выбили Сидни из колеи. Взволнованная такой преданностью, растроганная искренностью, она вспомнила своего бывшего мужа, с легкостью пренебрегшего ее чувствами, забывшего клятвы быть рядом в горе и радости. Первое же серьезное затруднение бросило его в объятия другой женщины… плодовитой… «настоящей» женщины.