– Знаешь, мне кажется, что она просто не любит, когда ей попадаются девочки, – ответила мама, выглядывая в окно, чтобы убедиться, что сумасшедшая ушла. – И все потому, что ее дочку сбил автобус.

После этого случая у меня на плече примерно с неделю оставался синяк. Темное пятно на белой коже. Синяк был такого же цвета, что и зонтик сумасшедшей. Как будто зонтик оставил на мне частичку себя, вроде пера из сломанного птичьего крыла.

Я позвонила доктору. Карла велела мне этого не делать, но у меня очень болит рука. Мне кажется, что это симптом чего-то более опасного. Она же считает, что по утрам такое бывает у всех старых людей. Карла не употребляет слов «старые люди», но я знаю, что она имеет в виду. Когда она узнает, что я все-таки ее не послушала, то обязательно сообщит моей дочери, чтобы та меня отругала.

– Ради бога, мам. Тебя же просили оставить в покое этого несчастного человека, – говорит Хелен, устроившись на банкетке у окна и глядя через стекло.

– Но, Хелен, я больна, – жалуюсь я. – Мне кажется, что я больна.

– В последнее время ты только это и говоришь, хотя с тобой ничего не случилось. Просто ты давно немолода, и тут никакой доктор не поможет. А вот, кстати, и он, – с этими словами моя дочь соскакивает со своего места и бежит открывать входную дверь.

Они о чем-то разговаривают в холле, но я не могу разобрать ни слова.

– Ну, миссис Стенли, – произносит доктор, входя в комнату; он на ходу сматывает провода от наушников к плееру или чем там сейчас они пользуются. – У меня утром много дел. Зачем вы хотели меня видеть?

Это мой молодой доктор. Очень молодой и очень красивый. У него черные волосы, и челка падает на лоб. Я улыбаюсь ему, но он не отвечает на мою улыбку.

– Со мной все в порядке, – говорю я. – Что за переполох?

Он громко сипит, выдыхая через нос, как будто куда-то торопится. Или как корова на лугу.

– Вы вызвали хирурга, миссис Стенли. Сказали, что вам необходим его визит на дом. – Доктор смотрит на Хелен, затем садится, берет мое запястье, нажимает на него и смотрит на часы. – Вы помните, в чем была проблема? – спрашивает он. – В последнее время вы довольно часто звонили. Люди редко вызывают врача на дом, когда они здоровы, когда с ними все в порядке.

Стоящая позади него Хелен качает головой.

– Я звонила нечасто, – отвечаю я, глядя на нее.

– Это не совсем так, верно? – говорит врач, записывая что-то в блокнот. – За последние две недели вы звонили нам двенадцать раз.

Двенадцать раз? Наверное, он меня с кем-то спутал, или это провода переплелись как-то не так, или телефонистка соединяла его с другим человеком.

– Я вовсе не утверждаю, что вы все придумываете. Отнюдь. Но мне хотелось бы знать, не кроется ли за этим что-то еще. – Он берет маленький медицинский фонарик. – Что-то не вполне медицинское.

– Извините, – говорю я, отворачиваясь от луча фонарика. Луч этот неприятный, назойливый, словно жужжащая перед лицом муха. – Но я действительно считаю, что это не я вам звонила все это время. Обычно у меня очень хорошее состояние здоровья и…

– Я знаю, – отвечает доктор и кладет мне руку на лоб. Теперь я не могу отодвинуться от него, он же светит фонариком мне в глаз. – Потому что очень неприятно, когда звонят по пустякам, когда мне нужно навестить тех, кто действительно болен.

Даже не знаю, что и думать. Не могу сосредоточиться. Луч света скользит по моему лицу, но доктор велит мне не закрывать глаза.

– Я не понимаю, – наконец выдавливаю я. – Я не такая, как моя подруга Элизабет. Она почти не выходит из дома. У нее плохое зрение, и ноги почти не ходят. Тогда как я, в отличие от нее…

– Тогда как вы в прекрасной форме для своих лет. Я знаю.

Он убирает фонарик, и я, нахмурившись, смотрю на него. Примерно с минуту я не могу понять, зачем он пришел.

– Но я вам хотела сказать, доктор, совсем о другом. Моя подруга Элизабет. Она исчезла.

– Мам, прошу тебя, не начинай все снова, – вступает в разговор Хелен. – Простите ее, она сейчас стала слегка одержимой. Я пообещала ей выяснить, что случилось.

– Это не одержимость. Я не знаю, когда она исчезла…

– Мне кажется, что ваша подруга даст о себе знать. Она непременно найдется. Вам же нужно успокоиться. Уверяю вас, ее родные позаботятся о ней. Хорошо? Самое главное – спокойствие. Спокойствие. Знаете, мне действительно нужно к другим пациентам, – Доктор берет свой саквояж и поворачивается к Хелен. – Я посмотрю анализ крови, который она сдавала на прошлой неделе, – он бросает на меня короткий взгляд. – Возможно, вам захочется узнать оценку состояния вашего здоровья. В какой-то момент.

Продолжая разговаривать с Хелен, он снова вставляет в уши какие-то затычки, от которых тянутся провода. Интересно, что у него там? Я прижимаю руки к собственным ушам и пытаюсь услышать ток крови. Он похож на шум моря или на пение. Увы, ладони не могут заменить раковины, они не создают правильное эхо.

Хелен возвращается – она проводила доктора – и садится на подлокотник моего кресла.

– Не нужно закрывать уши, мама, – говорит она. – Он ведь не кричал. Пообещаешь мне сейчас, что больше не будешь звонить хирургу? И перестанешь нести вздор про Элизабет, обещаешь?

Я не отвечаю.

– Мам! – Хелен хватает меня за руку, и я вскрикиваю от боли.

– В чем дело? – спрашивает она и оттягивает мой рукав. Моя кожа сплошь в синяках. Они теснятся вокруг локтя и напоминают крылышки. – О господи! Почему ты ничего мне не сказала? Я позову его и попрошу вернуться.

– Не надо, – прошу я. – Я не выношу, когда мне светят в глаза. Не хочу, чтобы он снова пришел.

– Прости, – говорит Хелен и, сев передо мной на корточки, берет меня за руку. – Прости, что не поверила тебе. Прости, что не сказала доктору, чтобы он тебя как следует осмотрел. Откуда у тебя эти синяки, мам?

– От зонтика, – отвечаю я, но на самом деле не могу вспомнить.

Хелен садится, гладит несколько минут мою руку, и я, словно морщинистый младенец, сплетаю свои пальцы с ее пальцами. Я щупаю кожицу возле лунок ее ногтей – она там розовая и чуть ободранная, потому что Хелен отскабливала с нее грязь. Мы давно уже не были с ней так близки.

– Я сидела и держала маму за руку, когда она умирала, – признаюсь я, хотя мне и не хотелось делиться этой мыслью.

– Ты не умираешь.

– Я знаю. Мне просто вспомнилось, только и всего. Она умерла, так ничего и не узнав. Я не хочу умереть так, как она.

Хелен выпрямляется, но не встает.

– Не узнав чего, мама?

– О Сьюки, – я сжимаю ее пальцы. – Вот поэтому я и хочу найти Элизабет.

Хелен вздыхает и опускает мою руку.