Повернувшись, я цепляюсь за инсталляцию из длинных бисерных бус. Одна нитка обматывается вокруг пуговицы моего пальто, вторая вступает в контакт с цепочкой от очков. Руки не настолько повинуются мне, чтобы я могла высвободиться самостоятельно, и чем сильнее я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь. Похоже, я угодила в эту западню навсегда. На меня накатывает волна паники. Я дергаюсь вперед и, вырвав пуговицу пальто и оставив очки печально болтаться на бусах, высвобождаюсь.

Подхожу к эскалатору и еду на другой этаж. На моей руке полоска губной помады, она стягивает кожу, и я, подавляя в себе дрожь, стираю ее. Мне никогда не нравилось, как пахнет губная помада.

Отдел, в котором я оказываюсь, торгует фарфором и стеклом. Отражаясь от твердой поверхности, музыка звучит так громко, что мешает мне думать. Я лишилась очков и поэтому копаюсь в сумочке в поисках шелкового футляра. Эти вторые очки забавно сидят на моей физиономии, и мне приходится пристраивать их на переносице и за ушами. Я делаю это, пока брожу среди полок с посудой. Никак не могу вспомнить, что мне здесь нужно. Все бесполезно. Вазы из граненого стекла и глиняная посуда для приготовления лазаньи не дают мне никаких ответов. Начинаю читать инструкции по уходу за металлическими изделиями.

– Трудноудаляемые следы пищи очищайте только губкой или нейлоновой салфеткой. Избегайте применения металлических скребков или мочалок.

Женщина с волосами, выкрашенными в огненно-апельсиновый цвет, проходя мимо, бросает на меня странный взгляд. Сколько же времени я здесь нахожусь? Не могу сказать. По всей видимости, я уже несколько часов стою рядом с этой полкой. Если бы я могла найти здесь кого-нибудь из обслуживающего персонала… Слышу, как продавщица спрашивает кого-то, нужна ли ее помощь, но я никого не вижу за витринами. Иду на голос, но там никого нет. Я снова слышу ее.

– Это последняя. Но управляющий может дать вам скидку, потому что она была выставлена как образец.

Торопливо иду дальше. Никого. Едва ли не бегу в противоположном направлении. Сворачиваю за угол, и в этот момент сумка цепляется за что-то на краю полки. Оно падает на пол и со звоном разбивается. Я застываю на месте.

– «Уотерфордский хрусталь», – читаю я надпись на витрине. На пару секунд воцарятся тишина. Никто так и не появился. Начинаю двигаться прочь от витрины.

– Послушайте, вы разбили вазу! – Это ко мне спешит какая-то женщина в синей форме. – Посмотрите на осколки. Вы должны заплатить за нее! – решительно произносит продавщица. – Она стоит сто двадцать фунтов.

Меня начинает сотрясать дрожь. Сто двадцать фунтов. Это же целое состояние. Не знаю, что сказать. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я пойду за управляющим. Вы останетесь здесь?

Я киваю и вытаскиваю бумажник. Там всего две банкноты по пять фунтов, одна двадцатка и немного металлической мелочи. Никак не могу сосчитать, сколько всего у меня денег, но вижу, что недостаточно.

– Что мне делать? Взять у нее адрес? – спрашивает женщина.

Она смотрит на какого-то человека, стоящего за витриной, которого я не вижу. Затем спрашивает у меня мой адрес.

Я его не помню. Она думает, что я лгу. Но я действительно не могу вспомнить. Я действительно не помню свой адрес.

– Какая-то «стрит». Или «роуд», – отвечаю я.

Женщина недоверчиво смотрит на меня.

– С кем вы сюда пришли? – задает она новый вопрос. – Кто это был? Мы можем вызвать их по громкой связи.

Открываю рот, но не могу вспомнить, как я тут вообще оказалась и были ли у меня сопровождающие.

– Хорошо. Пойдемте со мной, – предлагает продавщица.

Она берет меня за руку выше локтя и ведет через весь магазин. Мне непонятно, куда мы направляемся. Мы проходим через отдел, в котором стоит много кроватей, и на них можно сидеть – удобные, упругие кровати для сидения, – и мне очень хочется опуститься на одну из них. Наконец мы оказываемся возле высокого стола.

– Вы можете вспомнить, с кем сюда пришли? – кричит мой конвоир, как будто я глухая.

Отвечаю, что не могу, и чувствую, что мой желудок стягивает узлом.

– Вам нужно вспомнить свое имя, чтобы я могла вызвать ваших сопровождающих по громкой связи.

Она по-прежнему кричит. Я совсем не могу думать, когда на меня кричат. Возле нас останавливается мужчина в комбинезоне – он катит тележку, нагруженную куклами, и у них какие-то странно искаженные лица.

– Черт побери, Грейс, – говорит он. – Что ты делаешь?

– Тут у нас в отделе стекла разбили вазу, а эта леди потерялась, и я не знаю, кого нужно вызвать по радио, чтобы за ней пришли и забрали домой, – объясняет продавщица почти тем же самым громким голосом.

Мы стоим возле рядов телевизоров с мерцающими экранами. Глядя на них, кажется, будто тысячи птиц машут крыльями. У меня от этого мелькания кружится голова. Они напоминают мне о Сьюки, как она сует в волосы гребенку, и о живой изгороди возле нашего дома, и о женщине в листве, спрятавшейся от взгляда Дугласа.

– Нужно просто объявить ее имя по громкой связи и сказать, что она здесь, – произносит мужчина и поворачивается ко мне. – Как вас зовут, милая?

Какое-то мгновение мне кажется, что я забыла свое имя. Но я тут же вспоминаю его и в следующую секунду слышу, как женский голос произносит его по радио. Ждем. Я не знаю, как долго придется ждать. Продавщица начинает с кем-то разговаривать, но тут я замечаю всего в нескольких шагах от нас прекрасные кровати для сидения.

Скорее всего, никто не станет возражать, если я присяду на одну из них и отдохну.

Первая, к которой я подхожу, называется – если верить табличке – «Софа «Прима Сьюдли», большая, обивка ворсовой тканью». Она красивая и удобная. Я опускаюсь на нее. Как приятно сидеть! Опасаюсь, что если я пробуду на ней еще мгновение, то могу задремать.

Неожиданное громкое объявление будит меня. Что-то такое о скидках на коврики для ванны. Встаю с софы и стою примерно минуту.

– Мам, ради всего святого, где ты была? – произносит выходящая из лифта Хелен. – Мы тебя везде искали.

Она берет меня за руку, и мы возвращаемся на лифте на первый этаж. Кэти ждет нас у выхода.

– Кажется, я там что-то разбила, – сообщаю я, когда мы выходим на улицу.

– Нет, мам, просто твоя рука в синяках, ты помнишь?

– Я ходила к Элизабет домой. Понимаете? – говорю я, показывая мои записки Карле. Она даже не смотрит на них. Я со шлепком кладу их на стол, чудом не сбросив с него мой утренний чай.

– И что? Ее не было дома?

– Нет. Но там не было никаких следов ее присутствия.

Карла переворачивает страницу папки-скоросшивателя. Сегодня она надушилась неизвестными мне духами с цветочным ароматом, который доносится до меня с каждым ее движением.