– Проникновения куда?

– Этой ночью был ограблен краеведческий музей! Похищена…

– …скифская чаша! Да? – восторженно завопила Алёна.

Ушицын уставился на нее:

– Откуда ты знаешь? Я не успел ещё об этом сказать!

– Я догадалась! – завопила Алёна. – Правильно, да?

– Правильно. Может, ты еще знаешь, кто ее украл?

– А я зяю, кто уклал! Мы уклали! – радостно закричала Рита, которой хотелось в чем-нибудь сознаться.

Опер Ушицын подпрыгнул. Рука его, писавшая в блокноте, сама собой нарисовала звездочку. Видимо, звездочка должна была перепорхнуть из блокнота прямиком на погоны.

– Вы? – ласково спросил он, присаживаясь на корточки, чтобы оказаться одного роста с Ритой.

Рита смутилась.

– А мы не клали, нет? – растерялась она. – Мы уже хотели укласть? Дылку сделать?

– Мы хотели это теоретически! Тут важное отличие! – сердито поправила Катя.

Однако Рита пока не очень понимала, что такое «теоретически». И опер Ушицын, кажется, тоже.

– Ну да! Наш папа всё всегда похищает! Алмаз у шаха похитил с помощью ручной обезьянки, корону у английской королевы! – радостно влез Костя. – И ещё он убивает! Он соседке нашей, которая нам в потолок шваброй стучала, прислал пираний в банке! Смешно, да?

– Очень! – капитан Матушкин взял папу за запястье.

Папа Гаврилов подумал, что вечерами капитан, должно быть, тихо сидит у окошка, смотрит во двор робким девичьим взглядом и завязывает на гвоздиках узелки. Завяжет, полюбуется, потом развяжет. Богатыри, как известно, в спортивные залы не ходят. Им больше по душе тихие забавы с гвоздиками.

– Пройдемте в дом! – твердо сказал Матушкин.

Они прошли в дом. Вокруг папы прыгали Костя и Рита. Из-под стола с визгливым лаем выскочили Вилли и Ричард. Вика унимала их, ловя за ошейники. По линолеуму зашлепали пятки. Это поднялся Саша. Он, как зомби, с закрытыми глазами появился на кухне и стал жадно пить воду из-под крана.

– Не обращайте внимания! Он утром как лунатик! И вечером как лунатик. Он всегда как лунатик! – авторитетно объяснила Алёна.

– Это все ваши? – спросил Ушицын. Ему пришло в голову, что, может, кроме скифских чаш и корон английской королевы папа Гаврилов ворует еще и детей.

– Наши! – сказал папа.

Ушицын мучительно задумался:

– А как же вы совершаете преступления? Ну со всеми этими вот?

– Очень просто, – объяснил папа. – В свободное от детей время. Я писатель. Моя фамилия Гаврилов!

На Ушицына это впечатления не произвело.

– И что? Писателям нарушать закон можно? – спросил он.

Капитан Матушкин разглядывал старый газовый котёл, разрисованный драконами. Тут же висела и бумажка формата А4. На ней маркером было криво написано: «БУМАЗКА СПАКОЙСТВИЯ! Я СПАКОЕН. Я СОВИРШЕННО СПАКО…» На этом месте всё прерывалось кривой линией. Должно быть, тот, кто писал, отшвырнул маркер и бросился кого-то колотить.

«Бумазка спакойствия» отгибалась от сквозняка, и с противоположной стороны возникал длинненький человечек с маленькой головой и торчащими ушами. Подписан длинненький человечек был как «Пашя Волкаф – идиал мужшсчщины». Это Вика и Катя пытались подражать Сашиной грамотности и одновременно дразнили Алёну. Паша Волков был ее одноклассником.

Выпустив запястье папы Гаврилова, Матушкин подошел к книжным полкам. Постоял, почесал лоб. Отодвинул пузырьки с лекарствами, в которых Саша разводил плодовых мушек. Вытащил из шкафа одну из книг и посмотрел на задник обложки, где была фотография автора. Потом покосился на папу Гаврилова и опять перевел взгляд на обложку. С даты выхода книги папа успел обрасти бородой. Но всё же сходство явно ощущалось, потому что Матушкин призадумался.

Опер Ушицын продолжал допрашивать Гавриловых по поводу скифской чаши. Больше всего его интересовали показания Риты, которая сознавалась во всем подряд и, показывая, где они спрятали чашу, даже вынесла из ванной свой старый горшок.

– Максим, притормози! – внезапно потребовал Матушкин.

Ушицын очень удивился.

– Не, ну интересное кино! – жалобно произнес он.

А капитан Матушкин продолжал скользить пальцами по корешкам книг. Вытаскивал то одну, то другую и все хмыкал и качал головой.

– Невероятно! Все здесь! Невероятно! – воскликнул он.

– Чего «все»? – ничего не понимая, спросил Ушицын.

– Все книги! – увлеченно продолжал Матушкин, поглаживая переплеты. – Вот «Даня Трампов – президент Америки». В ней американского президента, пока он занимался подводным плаванием, подменили на нашего водопроводчика, и никто не заметил. Вот «Пляска скелетов»! Вот «Ваша лягушечка, сэр!» Здесь босса мафии прикончили, воспользовавшись тем, что он любил французскую кухню! Вместо обычных лягушачьих лапок ему подсунули ядовитую лягушку-древолаза из Южной Америки! А вот «Аллея слез»! Скульптор убивал своих богатых жен и прятал их в бронзовые статуи фурий для городского парка!

– Ну да… – скромно признал папа Гаврилов. – Я начинал с детективов… Потом уже перешел на фантастику!

– Плохо! – произнес Матушкин неожиданно сурово и с такой силой задвинул очередную книгу на полку, что Сашины мушки-дрозофилы заметались в банках. – Очень «плохо»!

– Что «плохо»?

– То, что вы бросили писать детективы! Это мои любимые! В школе полиции целая ваша полка была! Вы помогли мне выбрать профессию! Я заочно окончил юридический факультет и стал следователем! Я был безумно влюблен в ваш метод! Он не дедуктивный, как у Шерлока Холмса, а театрально-психологический! Вы всегда ставите себя на место преступника! И сами мысленно совершаете все преступления! – сказал капитан Матушкин.

Папа Гаврилов невольно выпрямился. Ему было неловко стоять босым и закутанным в одеяло перед поклонником своего творчества, одетым в выглаженную рубашку. Опер Ушицын, уже расколовший Риту по десяти резонансным делам, тоже подошел посмотреть на книги. На его розовой верхней губе грустно шевелились брови. Чтобы как-то компенсировать себе крушение надежд, он протянул руки и взял у Алёны кролика Чудика.

– Осторожно! – крикнул папа Гаврилов, но было уже поздно.

Кролик Чудик лягнул Ушицына в грудь с такой силой, что закрутился вокруг своих ушей. Ушицын грузно сел на диванчик кухонного уголка, спиной смахнув с подоконника два пластиковых контейнера. На лице опера застыла безмолвная обида. Похоже, его никогда раньше не лягали симпатичные кролики.

– Не, ну интересное кино! – повторил он ещё раз.