— Отдохни, мамаша. Кончились деревья, больше рубить нечего.

Она оглянулась и увидела вокруг себя пустую, вырубленную поляну на месте веселой березовой рощицы.

— Что делать, товарищ командир? — спрашивал сапер у человека с рассеченной щекой. — Не хватило лесу. Где брать?

Командир ищущим взглядом смотрел по сторонам.

— Видали? — показал он танкистам на небо. — Вон летит немецкий разведчик, засечет нас — и через час-два жди обстрела. Как пить дать.

Над серыми пухлыми облаками в это время действительно пролетел немецкий самолет и скрылся за дальней полосой леса. Кто знает, засек он переправу или нет, но танкистам нельзя было терять ни минуты. Переправа должна быть наведена, танки должны уйти на тот берег.

Командир вскочил на бугорок, осмотрелся вокруг и громко скомандовал:

— Ломай, ребята, заборы, бери доски и горбыли!

— Есть, ломать заборы!

Однако заборов было немного, их разобрали в один момент.

— Да что в них толку, товарищ командир, одна трухлятина.

Командир нервно ходил вдоль берега, поглядывал на небо и на часы.

— Разбирайте, разбирайте! — поторапливал он саперов и танкистов. — Вон там, за углом, еще торчит забор.

— Это же только для видимости, — сказал пожилой сапер с обвислыми усами. — Еще бы настоящих бревен десятка два.

— А где взять?

— То-то и оно, что негде. А надо бы.

Из-за леса снова появился немецкий самолет, видимо, разглядел переправу, быстро развернулся и улетел к своим.

— Засек, чертяка! — ругнулся молодой танкист.

Не успел командир ответить на эти слова, как послышался визжащий свист снаряда, который шлепнулся в глинистый берег слева от переправы метров на сто и разбросал в стороны мокрое желтое месиво.

— Торопись, ребята! Ломай еще забор, кончай переправу!

— Бревна нужны! — взмолился пожилой сапер. — Прикажите, товарищ командир.

Командир махнул на него рукой, рванулся с места, сам побежал за угол, где стоял еще один неразобранный заборишко, и начал выдергивать колья. Танкисты бросились за командиром, старый забор затрещал под их напором, рассыпался в одну минуту.

Ульяна выронила из рук топор и, тяжело шагая через взрыхленную танками песчаную дорогу, торопливо подбежала к командиру. Остановилась перед ним, поклонилась в пояс и как о большой милости попросила:

— Окажи мне услугу, дорогой товарищ. Прикажи валить мою избу, берите бревна, наводите переправу.

— Да где же твоя изба? — спросил растроганный командир.

— А вон, крайняя, у самой реки. Прикажи своим солдатам, сделай милость.

— А ты как же? Где жить будешь?

— После войны построим новую. Ломай, не сомневайся.

Командир быстрым, живым взглядом окинул стоящую перед ним простую русскую женщину, вдруг сделавшуюся чем-то похожей на его родную мать; с суровым лицом, с решительным, смелым взглядом и горделивой осанкой, она всем своим видом требовала от командира немедленного действия. Без колебаний он с благодарностью принял ее дар. Сорвавшись с места, почти на ходу, крепко обнял женщину и побежал к избе, крикнув танкистам:

— За мной! Разбирать избу, живо!

Как муравьи, танкисты и саперы облепили Ульянину избу, рванули крышу, стали сбрасывать тяжелые бревна и оттаскивать к реке.

Ульяна проворно бегала по двору, покрикивала на танкистов:

— Ударь-ка топориком. Сильнее, вот так!

Пока танкисты орудовали топорами да ломами, Лизавета, как ошалелая, успела раз десять сбегать в избу и по частям вытащить Ульянины вещички, припрятать их в сарае. Вынесла сундучок с барахлишком, горшки, миски, старую швейную машину, патефон, мужскую одежду, железную кровать. Даже ухитрилась выкатить бочонок с квашеной капустой, вынести ржавую жестяную банку с керосином и мешочек с пшеном.

Танкисты навели переправу, сели по машинам, завели моторы. Командир крепко пожал руку Ульяне, откозырял по-военному и еще раз поблагодарил ее:

— Не обижайся, мать, что без крыши оставили. Извини.

— Не пропаду, — успокоила его Ульяна. — Избы нет, так вон сарайчик остался. Проживу.

С ревом и гулом танки один за другим прокатились по переправе и уползли в лес. Ульяна счастливым взглядом проводила танкистов в трудный, далекий путь.

Через час немцы обстреляли переправу из дальнобойных орудий. Прямым попаданием в щепки разнесли мост, но наши танки были уже далеко на западном берегу, преследовали отступающие немецкие части.

Ульяна и Лизавета сидели на бугре, смотрели на реку. Они видели, как ударило снарядом по мосткам, как разлетелись бревна от Ульяниной избы. Лизка прижалась к Егорьевне, тихо заплакала.

— Чего ты? — удивилась Ульяна. — Не реви.

— Избу твою жалко. Все прахом пошло в твоем дому. Одна ты теперь осталась, как в поле былинка.

Лизка захлюпала носом, обливаясь слезами и прислонясь мокрой горячей щекой к щеке Ульяны. А Ульяна сидела неподвижно, гордо, не склонив головы, не уронив ни слезы. Потом поднялась и тихо приказала подруге:

— Пойдем.

4

Они поднялись в гору, пошли к Волчьему оврагу. Шли во весь рост, не пригибаясь, не прячась. Когда взошли на холм перед спуском в овраг, Ульяна задержалась на миг, посмотрела вокруг. С высоты увидала даль синего леса, чернеющее внизу широкое поле. За перелеском высовывались крыши изб с печными трубами, из которых кое-где вился сизый дым. Прямо над головой медленно клубились белые облака, толкаясь боками, расходились в стороны. В причудливых разрывах облаков открывалось такое высокое, такое синее небо, что при одном взгляде на него кружилась голова.

Ульяна быстрыми шагами стала спускаться в овраг. Приближаясь к кустам, громко крикнула:

— Ступайте по домам, бабы! Немца прогнали!

По оврагу прокатился всполошенный женский гомон.

— Гэй! Ге‑эй! — поднимали женщины коров, помахивая лозинками. — Вставай, Буренушка.

— Подымайся, глупая!

— Ну, ты, Пеструха! Пошла!

Коровы с мычанием и ревом поднимались с земли, опасливо вытягивали шеи, жались друг к дружке, уходили к лесу через расщелину глинистого обрыва.

Ульяна и Лизка шли последними позади своих тощих коровенок. Остановившись у опушки леса, может быть, у того самого камня, где она когда-то темной ночью расставалась с партизаном, Ульяна долго смотрела на полегшую прошлогоднюю траву, тяжело вздохнула.

— Идем же! — звала ее Лизка. —