Снорри познакомился с Радимиром на большом острове, что местные называли Руяном, а северные люди и аллеманы — Рюгеном. И тот и другой, и Радимир и Снорри, оказались в дружине Радислава, князя ободритов. Снорри привлекали поиски богатства и славы (Хельги-ярл так и не собрался в тот год в поход, не до того было — свадьба, смерть и похороны Торкеля, интриги Скъольда Альвсена и Свейна Копителя Коров, — пришлось скрепя сердце отпустить Снорри и еще с полдесятка молодых ребят к чужому хевдингу), Радимир же бежал на Руян из своих родных мест. Почему — никому не рассказывал, даже Снорри, с которым подружился. Примерно с год всё шло хорошо — набеги на богатые фризские земли, аллеманские и куршские пленницы, добыча и слава. А к концу лета князя Радислава нашли на берегу мертвым. Поговаривали, пришибли собственные же волхвы-кудесники: то ли золото он с ними не поделил, то ли женщин. В общем, разные слухи ходили.

После смерти Радислава началась на острове борьба за власть, всяк хотел сам княжить, не до походов было — меж собою грызлись. Не по душе то было многим, народ потихоньку разбегался — кто в Фризию, кто в Англию, а кто и к Железнобокому Бьорну, знаменитому конунгу. Некоторые — к Ютландцу, тот как раз в очередной раз собрался в Гардар — страну русов, уважали его там многие, а некоторые боялись, а кто не уважал и не боялся, те хотя бы знали, кто такой Рюрик Ютландец. А чего б Рюрику не ходить в Гардар, коли у него там родственники? Мать его, Умила, чай, не кто-нибудь, а дочь самого Гостомысла-конунга, а люди из Гостомыслова рода по сю пору власть в Гардаре делят, взять хоть ярла Вадима, по прозвищу Храбрый. Вот и Рюрик вполне может в Гардаре править, вполне. В числе прочих засобирались к Ютландцу и Снорри с Радимиром, да потом раздумали. Уговорил Снорри дружка податься на север, в Халогаланд, к старому своему хевдингу Хельги-ярлу. Не гоже вот так просто к Ютландцу срываться, не показавшись на глаза родному ярлу, бесчестно это. С тем и Радимир согласился, что бесчестно. Составил компанию — ему всё равно куда было, лишь бы не в родные места. Добрались до Скирингсалля, а оттуда уж и в Бильрест-фьорд решили, будет возможность — морем, с купцами, а не будет — так и на лошадях, посуху. Дорога, правда, трудновата, да какой же викинг трудностей опасается? Если их и нету, трудностей да опасностей разных, так сам себе наделает! Вот и эти, Снорри с Радимиром, уж, казалось бы, куда там в путь собираться в метель да бурю, ан нет — как раз такая-то погодка и по душе настоящему воину! Заодно можно будет и Хельги-ярла нагнать, если это и вправду он корабли у мастеров скирингсалльских осматривал. «Я тут все горы знаю! — бахвалился Снорри. — Если сразу к Рекину не свернет — нагоним ярла!»

Нагнали…

— Что ж вы сразу стрелы пускать начали? — укоризненно покачал головой Хельги. — Сначала б разузнали, кто в хижине.

— Да мы и хижины-то вашей не видели, — усмехнулся Снорри. — Думали — берлога. А вообще — кто бы говорил? Ты ведь сам, Хельги-ярл, не очень-то со мной разговаривал, сразу ка-ак махнул копьем, я еле увернулся!

Радимир громко захохотал. Рассмеялся и Хельги. И в самом деле: с чего б это он вздумал учить Снорри выдержке? Сам-то ведь тоже хорош… Эх, куда ж девалась его хваленая рассудительность? Его рассудительность? Его? Да нет. Нет же! Не его… А Того… Того, кто посещает его мозг в самые опасные моменты. И тогда Хельги — обычный молодой парень — вдруг становится необычайно прозорливым, выдержанным, умным. Впрочем, он и так, сам по себе, далеко не глуп. Например, быстро догадался, что Тот помогает ему, Хельги, а вовсе не вредит. Привык даже. Интересно вот только, кто этот Тот? И… и не почудилось ли всё это? Ведь уже давно, пожалуй года три со времен последнего открытого столкновения со Скъольдом, не чувствовал Хельги-ярл ничего необычного. И даже как-то не по себе становилось первое время. А потом привык и вот уже засомневался даже — а было ли что?

— Если выйдем завтра с утра, думаю, к вечеру будем у Рекина, — задумчиво произнесла Сельма. Снорри тут же перебил ее:

— А зачем нам сворачивать к Рекину? Лучше уж ехать сразу до Бильрест-фьорда.

— Мы так и хотели, — кивнул Хельги. — Как твоя рука?

— Горит, словно в огне! — приподнявшись на ложе, захохотал юноша. — Хороший удар, ярл! Боюсь, он будет стоить тебе не один бочонок пива.

— Для тебя, Снорри, у нас в Снольди-Хольме всегда найдется доброе пиво, — торжественно пообещал ярл. — Как и для твоих друзей.

К утру распогодилось. Засияло солнце, растапливая снега, зазвенела капель с крыши, а над деревьями, над проталинами на полянах закружили, галдя, черные тучи грачей. В страну Нордвегр, от Вика до Халогаланда и Трендалага, приходила весна.

— Но они могут заехать к Рекину и дальше плыть морем?

— А что, у Рекина есть лишние лодки? Да и не рискнут они.

— А если Хельги почует неладное? У него же, говорят, нюх на это дело. Недаром кое-кто зовет его Вещим.

— И кто же этот «кое-кто»? Не старый ли и хромой Сердар, давно выживший из ума?

— Но хватит ли у нас воинов для засады?

— Их всего семь человек, Лейв. Сам ярл — недоносок Хельги, — его жена и пятеро старых слуг, из которых самый ловкий — рыжий бездельник Гирд.

— Но… успеем ли мы?

— Успеете, если не будешь слишком долго со мной препираться. Тебе нужно серебро или нет?

— Да нужно, дядько Скъольд… Только вот…

— Что «вот»?

— Только вот хотелось бы побольше.

— А ты, я смотрю, жадноват, Лейв Копытная Лужа. Я ж и так даю целых пять монет. Куда тебе больше?

— А остальным?

— Остальные — мое дело. Самое главное — ты, Лейв! Кроме тебя, известного своим умом да силой, никому из моих не потянуть такого важного дела. Ну, сам посуди, неужто я могу доверить его своим глупым слугам?

— Да, оно, конечно, ум у меня есть… но серебра следовало бы прибавить.

— Ну, хорошо. Шесть монет.

— Вот, другое дело!

— Но — после.

— А…

— А сейчас иди-ка на конюшню, Лейв, да бери лошадей. Людишек я подошлю, да и в путь. До вечера-то едва управитесь.

Когда Лейв вышел, Скъольд Альвсен кликнул жену, старую Смельди Грачиху, известную своей скупостью далеко за пределами Бильрест-фьорда. Впрочем, и сам Скъольд отнюдь не отличался щедростью, за что и был прозван по-простому — Жадина. Та еще была эта семейка, претендовавшая на власть в Бильрест-фьорде. Правда, три года назад молодой ярл прижал им хвосты, да, видно, не надолго.

— Зря ты пообещал ему шесть монет, — поставив на стол перед мужем большую деревянную кружку скисшего пива, недовольно пробормотала Грачиха. Погруженный в собственные думы, Скъольд обратил на нее не больше внимания, чем на надоедливую муху. Лишь шмыгнул носом да протянул ноги поближе к огню очага. Он ничуть не изменился за шесть лет — всё такой же жилистый, мощный, с темным морщинистым лицом и бородой, заплетенной в косы. Старшая жена его, Смельди, некрасивая, с широкими выступающими скулами и плоским, вытянутым книзу лицом, недалекая и скупая, тоже не стала лучше.