Налицо был языковой барьер: старуха переходила с французского языка на немецкий, водитель – с испанского на плохой английский, и они никак не могли договориться.

– Мне нужны мои двадцать евро! – повторял водитель, наверное, десятый раз.

– Да чтоб тебя… – выпалила старуха по-русски, – дубина стоеросовая! Чурбан безразмерный!

– Вам помочь? – спросила ее Катя. – У вас какие-то проблемы?

– Да какие проблемы! – отмахнулась старуха. – Этот чурбан стоеросовый не говорит ни на одном нормальном языке! – Тут она оживилась, повернулась к Кате: – Вы из России, деточка? Объясните этому туземцу, что я сейчас вернусь и принесу ему деньги! Понимаете, деточка, у меня куда-то пропал кошелек. Может быть, вытащили на базаре. А он не отпускает меня…

– Леди, мне нужны мои двадцать евро! – снова повторил водитель.

– Я ему заплачу. – Катя вытащила кошелек, протянула водителю деньги, тот разом успокоился, засиял и уехал.

– Деточка, большое спасибо! – Старуха схватила Катю за руки, потрясла их, отпустила и исчезла в дверях отеля.

– Мама, это была Баба-яга? – спросил Павлик, проводив старуху испуганным взглядом.

– Нет, милый, это была просто пожилая женщина… чья-то бабушка…

– Бабушка? – переспросил Павлик недоверчиво.

Для него «бабушка» была строгой деловой женщиной, моложавой и подтянутой. Впрочем, видел он ее не очень часто.

Катя с Павликом вернулись в свой номер, она переоделась, принарядила Павлика, и они отправились ужинать.

В дверях ресторана они столкнулась с высокой чопорной старухой. Старуха была словно из старого фильма про высшее общество – вечернее платье из тускло-лилового шелка с серебряным шитьем, бриллианты в ушах и на пальцах жемчужное ожерелье. Старуха налетела на нее, попятилась и недовольно проворчала:

– Дубина стоеросовая!

Только тогда до Кати дошло, что это – та самая бедная старуха, которая ругалась с водителем такси. Правда, узнать ее было очень трудно, и теперь никому не пришло бы в голову назвать ее бедной.

Катя подумала, что характер у старухи отвратительный: она уже забыла, что Катя ее только что выручила, и вместо благодарности обозвала стоеросовой дубиной…

Это было обидно, но не напоминать же ей об инциденте перед входом! Еще подумает, что Катя волнуется из-за своих двадцати евро.

Катя пошла к своему столику и тут снова столкнулась с той же старухой: они подошли с двух сторон к одному и тому же столу.

– Это мой стол! – прокаркала старуха по-немецки и снова добавила по-русски: – Вот дубина!

– Да подавитесь вы этим столом! – раздраженно ответила Катя и потянула Павлика за руку в другую сторону.

При звуках русской речи старуха изумленно замерла, затем достала из своей сумочки самый настоящий лорнет, уставилась на Катю и смущенно проговорила:

– Ах, это вы, деточка?! Простите глупую старуху! Я плохо вижу и не узнала вас! Ради бога, простите!

– Ничего страшного, – ответила Катя, еще чувствуя обиду и сердясь в душе на вздорную старуху.

– Садитесь, деточка! – Старуха указала на свой – то есть Катин – стол. – Вы позволите мне к вам присоединиться? Хочу послушать русскую речь, я ее так давно не слышала!

Кате вовсе не улыбалось делить стол с этой сумасшедшей старухой, но она почувствовала неловкость и жалость к ней и села, усадив рядом Павлика. Павлик смотрел на соседку во все глаза.

– Вы говорите, что давно не слышали русскую речь? – проговорила Катя, чтобы поддержать разговор. – Значит, вы не из России?

Теперь она заметила, что в речи старухи присутствует не то чтобы иностранный акцент, но какая-то незнакомая интонация.

– Нет, деточка! – Старуха вздохнула, оглядела зал через свой лорнет и спрятала его в сумочку. – То есть, конечно, из России, но совсем не такой, какой она стала сейчас… то была Россия Бунина и Чехова, Россия Блока и Гумилева, Репина и Бакста…

Катя взглянула на свою соседку и посчитала про себя. Какой бы старой ни была эта странная особа, но в любом случае ей не сто лет, так что вряд ли она могла помнить дореволюционную Россию, вряд ли могла приехать из нее, даже в младенческом возрасте!

Старуха словно прочитала ее мысли.

– Конечно, вы понимаете, что я не могла родиться в той России, – продолжила она. – Вернее, я родилась в России, но уже после революции, в двадцать четвертом году. Мой отец был крупный инженер, большевики его не тронули, наоборот, они отправили его в Англию в составе торговой миссии. Он выехал в Лондон вместе с семьей и уже не вернулся. Потом они переехали во Францию, и там я прожила всю свою жизнь… очень долгую жизнь!

Она немного помолчала и продолжила:

– Но с самого детства я росла на воспоминаниях о России. Родители рассказывали мне о Петербурге, показывали его фотографии, гравюры Бенуа и Остроумовой, читали стихи Блока и Бальмонта. Мой покойный муж тоже был русским, из очень хорошей семьи – его мать была урожденная княжна Оболенцева. Он был старше меня, и он-то помнил Петербург, так что мы очень часто говорили о родине…

– И вы ни разу не были в России? – удивленно спросила Катя. – Ведь сейчас это так просто!

– Нет, деточка, это совсем не просто! – возразила старуха. – Я не хочу разочароваться! Я понимаю, что Россия изменилась, очень изменилась, неузнаваемо изменилась. И мне не хочется видеть эти изменения. Представьте, что вы помните какого-то человека молодым и красивым – разве захотите увидеть через пятьдесят лет, в какую отвратительную развалину он превратился? Я хочу думать, что Петербург по-прежнему такой же, каким помнили его мои родители, такой же, о каком они мне рассказывали… город-мечта, город-сказка, волшебным образом возникший из непролазных болот, как мираж возникает посреди пустыни… новая Венеция на фантастическом фоне белых ночей…

Старуха прикрыла глаза и продекламировала:

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит…

– Да, пожалуй, вы правы – сейчас вы не узнаете того Петербурга, не узнаете той России, – согласилась Катя. – Хотя на вашем месте я все же непременно побывала бы в России, если… если здоровье вам позволяет.

– Здоровье мне, деточка, пока все позволяет, – вздохнула старуха. – Даже выпивать понемножку и играть в азартные игры. Но в Россию я все-таки не поеду, не хочу расстраиваться. А вот с вами с удовольствием поболтаю… знаете, как сплетничают о своих знакомых? Вот расскажите, деточка, что сейчас творится во дворце графов Бобринских?

К счастью, Катя не ударила в грязь лицом: она помнила особняк на Галерной улице, по соседству с Ново-Адмиралтейским каналом, и как-то даже побывала там, пока училась в университете.

– Лет десять назад этот дворец передали Петербургскому университету, – ответила она. – Сейчас там проходят занятия факультета свободных наук и искусств.