– Верно, – протянула я, – аволосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.

Жанна улыбнулась.

– Это парик, – сказала она и в ту жесекунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у менясовсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала,касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вотя и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло икрасиво. Да ты примерь.

Я натянула на голову «шевелюру» и глянула взеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.

– Ладно, с «оперением» понятно, но самолицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?

– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясьсесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!

– Они идиоты?

Актриса натянула плед до подбородка.

– Нет, – устало ответила она, –кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, всеактрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелаяматрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лицазакрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?

– Но зачем он так поступил? –изумилась я.

Жанна полежала некоторое время молча, потом сбольшим трудом прошептала:

– Говорю же, кретин. Нам объяснил своюгениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на ихпроисхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию.Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни причем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практическини у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, новсе просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо,что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссерхотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.

Приедешь в театр, пойдешь в комнату номертринадцать, она не заперта, и в шкафу найдешь вешалки с платьями, маски лежатна полке, внизу обувь, внутри моих туфель написано: «Кулакова». У тебя какойразмер?

– Тридцать девятый.

– Отлично, как у меня, –обрадовалась Жанна, – видишь, мы с тобой практически одинаковые. Нацепишьодеяние, маску и стой спокойно в кулисе, только приходи ровно в семьпятнадцать, как раз первое действие начнется, все на сцене будут. Быстренькопереоблачишься – и вперед, сейчас научу тебя, что делать предстоит.

– А вдруг со мной кто-нибудь заговорит?

– Некому. Явишься к началу первого акта,во втором выйдешь на сцену, и до свидания. Пока переоденешься, все еще передзрителем будут. Я порой ни с кем не сталкиваюсь, когда этот спектакль идет.

– А совместный поклон?

– Горничная не выходит.

– Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меняохрана пропустит?

– Господи, – скривиласьЖанна, – на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо ибуркнешь: «Привет, баба Лена, это я, Жанна». Она даже головы не поднимет,скажет в ответ: «Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит». Бабка слышитплохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:

«Мороженое мясо на улице ела», и топай себепрямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.

– Может, не надо про мороженоемясо? – насторожилась я.

– Это шутка местная, – пояснилаЖанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?

– Ну.., вдруг не получится.

– Элементарно.

– Э.., э…

– Послушай, – горько воскликнулаЖанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольскийозлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?

– Может, кто-нибудь из твоих подруг…

– У меня их нет.

– Совсем? – изумилась я.

– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули,нет.

– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдругвыручат.

– Актрисы – это клубок целующихсязмей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежнообнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, котораяисходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки,возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».

А потом вдруг перед выходом на сцену водичкизахочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мамародная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! ГдеОфелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазуприклеилась, встать не может, понимаешь почему?

– Сильное слабительное в воде?

– Верно. И на кого подумать? Или в туфлилезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но имужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол,особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не накого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…

Жанна уткнулась в подушку.

– Хорошо, – быстро согласиласья, – в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.

– Ты актриса? – испуганновоскликнула девушка.

– Нет, арфистка, бывшая, теперь больше неконцертирую.

– Ну и повезло же мне, – вырвалось уЖанны, – ладно, давай порепетируем.

Ровно в указанный срок я толкнула дверь стабличкой «Театр „Лео“. Служебный вход», и вошла в полутемный предбанник. Слевастоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись вгазету, восседала бабка, замотанная в платок.

– Это кто? – равнодушно поинтересоваласьона, не отводя взора от полосы.

– Привет, баба Лена, это я, Жанна.

– Ох, детонька, не заболела ли? Голосоксипит.

– Мороженое мясо на улице ела, –выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.

– Ну шутница, – проскрипела старухаи потеряла ко мне всякий интерес.