— Да увивался за ней какой-то хлюст! Кажись, иранец, противный такой. Иранец, ну, вы понимаете… Митра был перс, так? А персы те же иранцы.

— Этот, как вы говорите, хлюст, должно быть, иранский ученый, храмом интересуется… — предположил сэр Малькольм.

— То-то и оно! Только храм наш ему не больно-то нравится! Говорит, никакой это, мол, не храм, а так, сточная канава. Слыхали — сточная канава! Иной раз оторопь берет — и откуда только люди таких мыслей набираются! Ну да ладно. Пошли, выведу вас к развалинам. Встретимся на выходе. Там и насчет чаевых сговоримся, а?

Друзья-сыщики прошли друг за другом меж двух каменных глыб, установленных наподобие менгиров,[20]и проникли в священное пространство храма Митры. Совершенно пустое.

— Бр-р, — буркнул старший инспектор, — тоска, да и только… А что, интересно, старик называл сточной канавой?

— О, это ритуальный ров! — объяснил Айвори. — Последователи Митры считали, что бычья кровь возрождает душу и тело. Верующих клали нагишом в ров. А сверху размещался небольшой желоб — по нему кровь жертвенного быка стекала вниз и окропляла их тела.

— Кровь что, капала прямо на них?! — изумился Форбс. — Какой ужас!

— А для верующих это было своего рода крещение! И даже святое причастие! Они вбирали в себя силу быка и соответственно самого солнца, света! Они лежали на дне рва, словно мертвые, и кровь возвращала их к жизни. После такого священного душа они будто заново рождались. Понимаете?

— Я понимаю так, что они были большие чудаки, и мне, признаться, здесь как-то не по себе.

— Культ Митры едва не сроднился с тогда еще только нарождавшимся христианством, — продолжал благородный сыщик. — В начале нашей эры тайные религиозные учения были на Востоке в большом почете. В конце концов, вкушение крови быка и Спасителя имеет одинаковое символическое значение. Человек таким образом приобщается к богу!

— Чудно!

— О! На самом деле все это более или менее изощренное шаманство, — заметил сэр Малькольм.

Развалины храма, выросшие из тумана точно призраки, хотя и были в половину человеческого роста, возникли, казалось, из мира грез или, как сказал бы Форбс, из кошмара.

— Идемте отсюда, прошу вас. — От этих теней никакого проку!

— Полноте, Дуглас, неужели вы верите в потусторонние силы?

— Не верю, но все равно боязно, — признался старший инспектор.

— В сущности, — заметил сэр Малькольм, — то, что сейчас, как мы видели, находится под открытым небом, когда-то было криптой,[21]и там, внутри, вершились таинства.

— Таинства или что там еще, а по мне, так лучше бы убраться отсюда подобру-поздорову, — продолжал свое Форбс. — Уж больно дух здесь тяжелый. Ваш Митра, думаю, был сущим исчадием ада.

До выхода они добрались почти вслепую.

— А, вот и вы! — проговорил сторож. — Ну что, может, все-таки приложитесь к бутылочке?

— О, с удовольствием! — живо согласился Форбс и потянулся к окошку будки, где стояла бутылка.

Взяв ее, он хватил порядочный глоток джина.

— Расскажите о том иранце, — попросил сэр Малькольм.

— Да такой же помешанный на Митре! Заглядывал сюда по два-три раза на неделе.

— И чем занимался?

— Стоял посреди развалин как истукан и знай бубнил себе под нос что-то невнятное. Может, молился.

— Госпожа Ховард тоже молилась?

— Да нет! У меня глаз наметанный! Госпожа Ховард еще та плутовка — думаю, ей хотелось выудить у того типа деньжат, чтобы копать дальше. Пока не отыщется скелет быка или чего там еще…

— Вот, — сказал старший инспектор, немного приободрившись после спиртного, — вот вам моя визитка. — Увидите снова этого иранца — сразу же звоните мне по телефону, он указан здесь, внизу.

Старик поднес карточку к глазам и воскликнул:

— Скотланд-Ярд! Господи, глазам не верю! Так, значит, вы из Скотланд-Ярда! Уж я-то догадался, было в том иранце что-то дьявольское. Телефон у меня завсегда под рукой. Так что, как только тот тип объявится, мигом вам позвоню. Да, а чаевые-то?..

Сэр Малькольм вручил ему пятифунтовую купюру.

Лондон по-прежнему утопал в густом тумане, и сэр Малькольм Айвори решил не возвращаться в имение Фалькон, а остаться в своей квартире в Сохо и подождать, пока не распогодится. Тем временем он отправился в Британскую библиотеку углублять свои познания в митраизме.

Так, он узнал, что жречество, исповедовавшее культ Митры, основывалось на семи степенях посвящения с чудными названиями: Ворон, Грифон, Солдат, Лев, Перс, Гелиодром, Отец. Во главе жрецов стоял Верховный отец. Чтобы перейти из одной степени в другую, следовало пройти через испытания — таинства посвящения. Таким образом посвященный узнавал, что Митра стал богом после космического поединка, в котором ему удалось заколоть солнечного быка. Из раны быка хлынула кровь — она-то и породила дух человеческий, который приходилось постоянно возрождать с помощью жертвоприношений, отсюда, собственно, и возник тавроболий — обряд принесения в жертву земного быка и окропления верующих его кровью.

Размышляя, каким образом Катерина Ховард стала крупной специалисткой в столь необычной религии, сэр Малькольм решил воспользоваться случаем, приведшим его в знаменитую библиотеку, и ознакомиться с ее работами. То были довольно специфические труды — они практически не оставляли места для воображения. Однако описание митраэума[22]в Остии[23]было не лишено прелести, особенно когда речь шла о фресках, изображавших жизнь Митры, где легендарный герой, очевидный прародитель человечества, представал в образе великана с львиной головой.

А в одной брошюре излагалась история открытия в 1954 году лондонского храма. Ученые тогда с большой натяжкой согласились с теорией Катерины Ховард, что это действительно митраическое святилище. Затем исследовательнице пришлось бороться с лондонским муниципалитетом, чтобы ей разрешили провести в том месте раскопки. И Катерина Ховард, невзирая на насмешки в свой адрес и всевозможные козни, проявила в той борьбе незаурядную стойкость и упорство. Однако же прославилась она скорее благодаря всем этим дрязгам, чем открытию самого храма.

Так, мало-помалу у сэра Малькольма складывалось представление о нраве госпожи Ховард. Это была настоящая исследовательница, волевая и даже упрямая. После трагической смерти мужа она отдала всю себя науке, а личную жизнь всегда ставила на второй план. Увлекшись изысканиями, она вложила свою любовь к культу Митры в коллекцию, которую бережно хранила у себя дома в специальном помещении, больше похожем на банковский сейф. Оборудовать такое хранилище стоило немалых денег. Где же она их взяла? Унаследовала от мужа? Или от своих родственников? Ведь собрать такую сказочную коллекцию на гонорары за книги вкупе с профессорским жалованьем было невозможно.