И наглейший парень, так бесцеремонно прогнавший Настю с крыши, то и дело вставал перед глазами. Девочка пыталась говорить с ним свободно и уверенно, чтобы он знал, с кем связывается, но слова тоже не вылетали изо рта – едва родившись, они проваливались внутрь организма. И Настя маялась – то просыпаясь в ужасе от своих страданий, то проводя бессмысленные бессонные часы, полные страха и отчаяния.

Проснувшись, Настя лежала, не двигаясь и прислушиваясь к звукам: с каждым шорохом ей казалось, что мать младенца уже узнала, где она живёт, и теперь пришла взыскивать деньги за пропажу. А денег у Насти не было. И тем более стольких, сколько стоит коляска, в которой возят совсем маленьких детей… Мама, конечно же, денег не даст – а когда узнает о том, что произошло, устроит ТАКОЕ!!!

Так что к первым страхам добавился ужас перед тем, что скажет мама, когда узнает обо всех этих позорных поражениях. Ведь мама старается выиграть всегда, всегда лидировать, не давать себя в обиду, но и не вредить другим, быть в курсе последних событий – чтобы правильно реагировать на ситуацию. И того, что случилось с её размазнёй-дочерью, просто не поймёт. Мама борец, мама молодец. А она, Настя…

Вот поэтому лежала Анастасия Ладыжковская в кровати с температурой тридцать девять и четыре уже почти две недели. И лечение её успеха не имело. В кровати было нестрашно, в кровати была хоть какая-то защищённость от внешних событий, и время как будто бы остановилось. А болеть оказалось ничего, вполне нормально – уж куда лучше в сравнении с тем, что в любой момент по дороге в школу, из школы, в магазин и прочее придётся так или иначе встретиться с тётенькой, которая доверила Насте своё самое почти что дорогое – транспорт собственного ребёнка.

Так что Настя лежала и дрожала, лежала и дрожала. Мама лечила её – вечером, ночью и утром, а днём работала.

И только когда девочка наконец-то приняла решение, температура упала. Настя стала ходить по квартире. Ходить и размышлять. Решение было простым – пойти и признаться. Извиниться. Сказать, что попросит у матери денег на новую коляску взамен загубленной. Да, придётся попросить… Об этом Настя пока не думала – как сообщить маме, у которой все доходы-расходы были тщательно расписаны и учтены, что она влетела на такую сумму. Разговор с мамой был, может, даже пострашнее, чем с малознакомой тётенькой. Но он будет позже, позже. А сейчас…

Пусть решение принято – надо же как-то осуществить задуманное. Но пересилить себя, то есть свой стыд и страх, было трудно. Просто невозможно трудно. От панических мыслей, которые не покидали Настю, болела голова и звенело в ушах. Девочка металась по квартире и не находила себе места. Даже телевизор смотреть не могла. И убиралась кое-как. И почти ничего не ела. Ночью не могла уснуть, а если проваливалась в тягучую дремоту, то видела только одно – как женщина с ребёнком сначала ругает её, а затем плачет по своей пропавшей коляске. Чувство стыда подбрасывало Настю на кровати, она просыпалась, понимала, что это был сон, но явь окажется примерно такой же. И снова мучилась…

Но в конце концов она так устала мучиться, что однажды, после маминого ухода на работу, собралась и вышла во двор.

На скамейке сидели старички и старушки. Настя поздоровалась с ними и спросила, в какой квартире живёт женщина с ребёнком. Как смогла, описала её внешность. Старики и старушки ответили ей, предположив, что это библиотекарша Света из двести двадцать восьмой квартиры.

И Настя, снова от волнения дрожа и покрываясь липким потом, вернулась в свой подъезд, быстро подсчитала, на каком двести двадцать восьмая квартира будет этаже, вошла в лифт, нажала цифру «15» и поехала сдаваться…

Дверь открыла пожилая женщина. Её Настя не сразу, но всё-таки вспомнила. Она, видимо, очень редко выходила из дома. А может, конечно, выходила часто, но просто не в то время, что и Настя. Не важно.

– Скажите, а Светлана здесь живёт? – обратилась к ней Настя.

«Нет! Нет! Не здесь! Она живёт не здесь!!!» – трусливо подсказывало девочке её позорное прошлое. Ведь раз не здесь – можно просто уйти и уже больше никого не искать – миссия насколько возможно выполнена, можно успокоиться. Но Настя понимала, что так не сделает и всё равно продолжит искать человека, которого она так подвела. Пока не найдёт. И пока не объяснится. Назло себе. Назло себе прежней. Хоть, конечно, она не стала собою новой – да и как вдруг становятся «новыми», изменёнными, Настя не знала, ну и всё равно! И пусть она лучше от этого поступка не станет – но уж пусть ей станет хуже до самого конца.

– Здесь, – с улыбкой кивнула женщина. – Ты к ней? Проходи, девочка.

Ну что – назад дороги не было. Пришлось проходить. Оставив туфли и куртку в прихожей, Настя мелкими шагами прошла в комнату.

В точно такой же, как у Насти с мамой, двухкомнатной квартире было всё по-другому. Конечно, по-другому – ведь квартира-то была чужая! По-другому в смысле совсем иного подхода к решению пространства (эти термины Настя знала из телевизионных передач про ремонт в квартирах добровольцев). «Бедно, но чистенько» – так охарактеризовали бы здешний интерьер сочинители книг. Но Настя ведь художественных книг не читала, поэтому и определение это не пришло ей в голову.

Но было тут именно так. И книг – этих самых книг в комнате было просто навалом. Вернее, не навалом, они аккуратно стояли на полках и в многочисленных застеклённых шкафах. Места для жизни оставалось немного – маленький диванчик, два старомодных кресла, обеденный стол, застеленный одеялом с пелёнкой.

И на этом столе младенец, которого мамаша упаковывала в трогательные детские одёжки.

– Здравствуйте… – обратилась к женщине Настя.

И заплакала. Вслед за ней заплакал малыш, пожилая женщина кинулась к нему, подхватила на руки и принялась качать. А женщина по имени Светлана бросилась к Насте, обняла её за плечи и усадила на диван.

Настя рассказывала долго. Периодически разбавляла своё повествование словами «простите… извините…», хотя точно сама не знала, нуждается ли в прощении.

И некоторые факты она скрыла – например, не сказала, что собиралась сбрасываться с двадцать второго этажа. А некоторые изменила – придумала, что мальчишки, которые угнали коляску, были незнакомые.

… – Мы вернём, вернём вам коляску, правда! – всхлипывая, уверяла Настя Светлану.

Младенец на руках бабушки примолк и тоже, казалось, внимательно слушал историю трагической кончины своего транспортного средства.

– Вот оно в чём дело! – выслушав сбивчивый Настин рассказ, ахнула бабушка. – Света, а мы что только не передумали! И что тебя вместе с этой коляской машина сбила – а «Скорая помощь» увезла, так что и не найдёшь.

– А я сначала подумала, что ты меня просто не поняла и с коляской к дому поехала, – добавила Светлана. – Я скорее к нашему дому помчалась. А тут вот какое дело…

– Это же ужасно. Простите меня… – в сто двадцать пятый раз промычала Настя.

– Да простили уже, – улыбнулась Светлана. – А то, что ты нашла в себе силы и пришла нам рассказать, как было дело, очень хорошо. Ты повела себя как достойный человек. Который и умеет пересилить свой страх, и имеет совесть.