«Ты чего — зло зашипел дед, — понравилось что ли, вставай быстрее, пока не началось».

«Не бухти» — прошептал я и, собравшись с силами, стал выбираться из объятий. Невеста и ухом не повела. Ночной боли, как не бывало, да и чувствовал я себя прекрасно, не в пример ночному пробуждению. Возле нашего купе мы остановились. Тонкая полоска света пробивалась из-за двери, за ней слышался тихий разговор.

Викентий Павлович постучал меня по плечу и показал рукой в направлении тамбура, пошли мол, перекурим сначала.

«Палыч — попросил я деда — расскажи про свадьбу, я только начало помню».

«И я не больше твоего — отвечал дед, — ты нормальный был, все с невестой беседовал, а мы со Славой и Мишей, так жениха звали, наши городские дела стали обсуждать, а дальше, как отрезало. Помню только, что Слава с Мишей набрались очень быстро, я Славку таким еще не видел».

«А я курить с невестой из купе не выходил» — спросил я, стараясь выключить свое воображение.

«Вроде было» — ответил дед, включая мое воображение на полную мощность.

«Все, пора идти на Голгофу» — старик потушил окурок. «Пора» — как эхо повторил я.

«Иди вперед, я за тобой» — сказал я перед дверью.

В купе мы вошли в колонну по одному. Альбина Михайловна и Людмила сидели в низу и тихо беседовали.

«Явление третье — спокойно сказала старушка — те же и Додон, а где юноша».

«Здесь» — я появился из-за спины деда, отчаянно глядя в глаза жены. Она спокойно смотрела на меня, чуть улыбаясь, довольная, наверное, тем, что я вернулся.

«Неужели пронесло, — обрадовался я — ну и, слава Богу, все хватит приключений». Сознание машинально отметило, что кредит мой еще не исчерпан.

«Что старый, что малый — продолжала сыпать изречениями Альбина Михайловна — ну ладно юноша, а ты дед, чего раздухарился».

«А чего это Вы девушки не спите» — ответил вопросом на вопрос Викентий Павлович, по его тону было ясно, что он доволен спокойным приемом.

«Мы целый день спокойно спали, вот с часу ночи сидим, чай Вам греем» — ответила жена.

«Чай — это хорошо — подвел итог дискуссии, дед — садись Саня, похлебаем быстро и на боковую, пока наши женщины не передумали».

«Вставай юноша, — разбудил меня старик, — подъезжаем к Сковордино, пошли прощаться».

Зимнее солнце светило во все окно. Внизу жена помогала собраться Альбине Михайловне, старушка также ехала до Сковордино. Мы-с дедом оделись и вышли первыми.

«Поможешь комсомолке» — спросил я, когда мы шли по вагону. «Помогу» — ответил дед, двигаясь впереди меня.

На перроне дед сунул мне в карман рубашки, сложенный вдвое конверт.

«Прощай Саня, спасибо за компанию, тут адрес и телефон, приезжай обязательно, лучше если поздней осенью или зимой, когда дел поменьше, я тебя со своей половиной познакомлю, девушка куда чуднее меня, позвони только перед выездом, для верности, если сможешь, приезжай с Людмилой».

На перрон вышли Альбина Михайловна и Людмила. Жена передала деду сумку старушки, он повесил ее себе на плечо.

«До свидания Саша — попрощалась со мной Альбина Михайловна и повернулась к деду, беря его под руку — ну что, пойдем сепаратист». Дед собрался, было ответить, но только засмеялся в ответ и они пошли по перрону.

«Пошли, холодно» — жена тянула меня за рукав.

«Иди Люда, я покурю еще» — подсадил я ее в вагон. Мне не хотелось терять из вида эту пару, которая тихо брела к зданию вокзала. Я чувствовал, что никогда больше не встречу этих людей, и еще, мне казалось, что самое интересное в моем отпуске уже произошло.

Так оно и случилось. После Сковордино, поезд пошел гораздо быстрее, без нудных стоянок на пустынных полустанках. Вагон продолжал гулять, веселиться, разбираться в тамбурах, случилось даже две небольшие драки. Нас приглашали, мы приглашали в ответ, но веселье шло мимо меня, заскучал я. Интерес к спиртному был утрачен, жена сначала радовалась, а потом, не выдержав, поинтересовалась, что со мной происходит. Я успокоил ее, сказал, что свою дозу я выпил. Она сразу согласилась со мной, вероятно, вспомнила картины недавнего прошлого. По ночам, когда все спали, я лежал, глядя в потолок, или читал, но мысли мои постоянно возвращались к тому перрону, по которому от меня уходила пара стариков. Раза три, приходил по ночам к Юре и мы допили мой кредит. Юра каждый раз благодарил, намекая, что его комиссия должна остаться неизменной, а я, каждый раз уверял его в незыблемости договора. Под конец путешествия вагон, купе и вся эта экзотика надоели мне до рвоты, я даже стал чесаться, стало казаться, что я, как Остап Бендер, сейчас могу умереть от загадочной железнодорожной болезни. Единственное, что утешало, это то, что все идет к концу, и мы едем домой. В Москве, мы пулей вылетели из вагона, наскоро поблагодарив Юру, даже не посмотрев в сторону милых и веселых людей, с которыми мы пили, смеялись и жили последние пять суток. По правде сказать, и они старались не обращать на нас внимания. На вокзале, в справочной, я узнал, что последний автобус на Горький отправляется через два часа и приходит домой в 10.30. вечера. «Решено — сказал я, — едем на автобусе». Ждать самолета, который улетает в 8 вечера, сил уже не было, ехать поездом и мысли не возникало.

Я позвонил маме на работу, она была где-то в заводе, и попросил передать, что мы приезжаем в город в 10.30. вечера. На другой стороне провода меня заверили, что обязательно передадут.

Автобусная поездка, длиной в 7 часов тоже не сахар, но все же не поезд с его ежесекундным перестуком на стыках «ды дын ды дын, ды дын ды дын, ды дын ды дын». Говорят, что в Финляндии рельсы укладывают без стыковочных швов, поезд идет как по воздуху. Бог с ним, с этим поездом.