Все вышло очень неожиданно. Бернар после вечернего разговора по телефону не задал ей ни одного вопроса, но в понедельник утром объявил, что нужно немного помочь ему.

Эвелин согласилась скорее не из чувства уважения к шефу, а чтобы не сойти с ума от тоски и обиды, и принялась исполнять его мелкие поручения. К вечеру она обнаружила, что фактически сама занимается оформлением документов. Причем не только собственных, но еще Бернара. Но, к ее великому изумлению, пока она этим занималась, тоска и обида куда-то ушли, уступив место приятной усталости. Эвелин мысленно поблагодарила Бернара и поехала домой к Рене.

Во вторник повторилось то же самое, только в еще более скоростном режиме. В среду она уже покупала билеты и созванивалась с коллегами, утрясая вопросы размещения в номерах базы. В четверг обсуждала с журналистами, которые летели с ними, планы сотрудничества и список тем для сайта. В пятницу утром она уже забыла, что ее выселили, что Себастьян женится — ее волновал метеопрогноз для северо-запада Канады, денежные поступления на пластиковую карту и устройство комнат в номерах, где предстояло жить.

В общем, судьба распорядилась так, что сначала Эвелин почти и не заметила его. Хотя, видит бог, таких, как Шарль, трудно проглядеть в толпе пусть даже симпатичных журналистов.

Уже потом, много-много времени спустя, когда жизнь непоправимо и счастливо изменилась, когда все события, начавшиеся в этот безумный апрель, ушли в прошлое, Эвелин часто задавала себе вопрос: как такое вообще могло произойти? На нее кто-то наслал колдовство или она была в шорах? Но ни тогда, ни потом Эвелин не находила ответа…

Шарль Вальмонт был сотрудником одного из всемирно известных журналов о путешествиях. Он представлял собой тип французов, которых можно фотографировать разве что не спящими (а может быть, даже и лучше) и при этом ни один из снимков не окажется испорченным.

Черные волосы, голубые глаза, смуглая кожа, губы… ах, губы описать просто невозможно, включая чертовщинку, которая притаилась в улыбке! Он говорил немного протяжно, мягким низким голосом, от которого по спине пробегали мурашки. Он двигался так, словно хотел сказать: вот я пришел, я — ваше солнце, принимайте меня, любите меня! И это было настолько искренне, настолько заразительно, что никому не приходило в голову назвать его самовлюбленным глупцом.

Может быть, внутри у него спрятан магнит? — иногда думала Эвелин, пытаясь разгадать секрет его притяжения. Мужчины его уважали, женщины — обожали. Окружающие тянулись к нему, как цветы тянутся к солнцу, как люди тянутся ко всему, что доставляет радость и излучает тепло.

Он был красив «вдоль и поперек», как сказала потом Рене. Он мог бы носить лохмотья и не бриться несколько дней, и все равно женщины вешались бы ему на шею гроздьями, лохмотья стали бы хитом сезона, а небритые щеки прославили бы местную моду.

Он был совершенен. И снаружи, и внутри. И, кажется, он был неравнодушен к Эвелин.

Их места в самолете оказались рядом. Едва устроившись в кресле, Эвелин начала нервничать, как будто выиграла приз, и теперь боялась, что не найдет ему достойного применения.

Она садилась и так и сяк, напускала на себя суровость, пыталась уткнуться носом в журнал, но тщетно: волнение не проходило.

Шарль сидел рядом и молчал. Просто молчал, а вокруг уже начинало нарастать напряженное внимание к его персоне. Одна из женщин даже попыталась уговорить стюардессу посадить ее рядом с ними, «чтобы лучше было видно».

— Что видно? — озадаченно спросила стюардесса.

Эвелин так и подмывало ответить:

— А вот его!

Но она конечно же промолчала, еще и обругала себя мысленно, спросив: «А ты что, лучше? Ты точно так же вертелась бы, чтобы рассмотреть его! Просто у этой дамочки больше храбрости!»

Но казалось, что самого Шарля мало трогало повышенное женское внимание. Либо ему действительно все равно и он уже устал от поклонниц, либо это была изощренная уловка, чтобы набить себе цену.

Однако светское молчание затянулось, и это переходило всякие допустимые границы. Нужно было что-то делать, и именно сейчас, потому что Эвелин и Шарль были друг другу представлены и, сев в самолет, поздоровались как старые знакомые. А это значит, что после приветствия полагалось поддерживать диалог. Ну хотя бы о погоде. Эвелин уже тридцать минут напряженно сжимала ладони на коленях и не могла найти достаточно веского основания, чтобы открыть рот.

Казалось, Шарль тоже искал повод для разговора. Или это только казалось? Она готова была досконально, посекундно анализировать мотивы его поведения. Посмотрел в левую сторону: что он этим хотел сказать? Посмотрел в правую: наверное, ищет повода пройтись по ней взглядом. Оглянулся через плечо: ему понравилась стюардесса?

В конце концов, Эвелин решила, что все это бред. Рассуждая таким образом, ей самой можно приписать массу всяких лишних целей. Вот, например, она закинула ногу на ногу, поправила длинный локон на плече, скрестила руки на груди… А все зачем? А все затем, чтобы…

— Эвелин… Вас, кажется, зовут Эвелин?..

Она вздрогнула: до того неожиданным и в то же время желанным был этот вопрос. Шарль смотрел на нее с любопытством. Кажется, не только с журналистским.

— Да.

— Скажите, зачем вы летите на Баффинову Землю?

— Э-э-э… я… работаю… я эколог. Но в этой организации я работаю…

— Да я знаю. — Он улыбнулся, и Эвелин чуть не сползла с кресла на пол от того, как мягко и заманчиво проступили ямочки на его щеках.

Вообще ямочки на мужских щеках — это особая статья. На женских они смотрятся просто соблазнительно и все. А на мужских — завораживают и иногда лишают дара речи. Ямочки бывают разные, и не всякому мужчине они идут. Но если уж имеются — маленькие, неглубокие, как у Шарля, то придают обладателю несравнимое очарование! Вот если бы она, Эвелин, была мужчиной и у нее были бы ямочки…

— Эвелин, вы задумались о чем-то очень приятном, я уверен. Извините, что приходится вас отвлекать.

— Ой. Простите. А что вы сказали?

— Я сказал, что знаю ваши обязанности. Мы — коллеги. Нам в основном придется работать вместе, и… И не совру, если скажу, что меня радует такая компания.

Эвелин растаяла во второй раз. И тут же буквально лопатками почувствовала испепеляющие взоры всех женщин, сидящих вокруг.

— Но вот вопрос, — продолжал Шарль как ни в чем не бывало, — зачем вам-то все это надо?

— Это вы как журналист интересуетесь?

— Нет, — он улыбнулся так, что ямочки проступили глубже. — Как мужчина. Вы бы могли спокойно сидеть в Довиле, днем — заниматься сайтом, вечером — гулять по цветущему городу… Я бы мог составить вам компанию… А вместо этого мы оба летим из весны в зиму.

Эвелин сердито сдвинула брови. Жаль, что Бернар сидит в наушниках и закрыв глаза. Жаль! Ему полезно было бы послушать, что говорят другие о ее визите на этот самый канадский остров!