чтобы вы меня слегка поддержали. Не думая, что он делает, фонсека вытянул руку, но смотреть на нее не стал, почему-то ему было жутко. Несколько секунд рука его висела в воздухе, а в наушниках слышались какие-то шорохи и поскрипывание, словно бы рассохшиеся деревянные ступеньки прогибались под неуверенными старческими шагами. Потом снова возник голос доны филомены, слегка запыхавшийся, но довольный. Ну, вот и все, весело сказала она, большое вам спасибо, мой мальчик. Вы спустились, недоверчиво спросил фонсека, конечно, ответила дона филомена. Фонсека осторожно посмотрел на свою все еще вытянутую руку. Рука как рука. Пустая. Ну хорошо, сказал он все так же недоверчиво, я очень за вас рад. Могу ли я вам еще быть чем-нибудь полезен? Ой, погодите, торопливо отозвалась в наушниках дона филомена, погодите, даниэль, не убирайте руку, я дам вам конфеток, отличные конфетки, карамельки, мне их льюба откуда-то приносит… вначале фонсека услышал шуршание, потом ощутил щекотное прикосновение бумажных фантиков к ладони. И только тогда закричал.

Скорее про детей

Hijo de la luna

…идиотская была затея, совершенно идиотская, просто непонятно, как такое могло прийти в голову, и ведь не дура какая-нибудь, взрослая же умная женщина, врач, между прочим, ну, почти, Сузана смотрит в зеркало в поисках взрослой умной женщины – почти врача, но видит только короткую челку, вздернутый нос и перепуганные круглые глаза, ой, мамочки, как же меня угораздило, какая идиотская, идиотская затея…

Сузанинья, деточка, за кого ты выйдешь замуж, когда вырастешь, спрашивали тетушки, и Сузана – сколько ей тогда было? четыре? пять? вздыхала – знала же, чего они ждут, – но все равно отвечала. За луну. Тетушки смеялись, тетушка Паула, тетушка Роза, тетушка Тина, тетушка Сидалия, эта была глуховата и смеялась просто потому, что смеялись остальные. Даже прабабушка Изаура, большая и вялая, как плохо набитая подушка, скрипуче кудахтала, тряся бледными непропеченными щеками.

Сузана спокойно ждала, пока они замолчат, – и повторяла коротко и веско – за луну.

…это хорошо, хорошо, что она согласилась, лихорадочно говорит Карла, крепко держа Сузану за руку и слегка пожимая при каждом слове, матушка Голубка не берется за безнадежные дела, ты же знаешь Риту, Риту Оливейру, из секретариата, от нее муж ушел под Рождество, она бегала по колдунам, чтобы его вернуть, столько денег потратила, я ей посоветовала сходить к матушке Голубке, а матушка ей отказала, в глаза посмотрела, на руку, кости кинула и отказала, денег даже не взяла, ничего, сказала, не сделаешь, там, сказала, судьба, предопределение, судьбу не перехитришь, хоть что делай, а тебе не отказала, значит, все в порядке, значит, поможет, она, знаешь какая, лучше всех, вот у меня в прошлом году, сама помнишь, да, кивает Сузана, пытаясь высвободить руку, да, да, ты права, это хорошо, это очень хорошо, да ты меня не слушаешь, обижается Карла…

Лунными вечерами тетушки развлекались, выходи, кричали, Сузанинья, твой за тобой пришел! Сузана вежливо улыбалась, она теперь всегда улыбалась, и молча шла к себе в комнату. Там она подходила к окну и смотрела на луну, пока не начинала кружиться голова, а луна смотрела на нее и слегка подмигивала, и Сузана чувствовала, да, пришел, да, за ней.

…ну что, что они там делают, шипят за дверью, отойди, отойди, не толкайся, я же так не вижу, Сидалия, Паула, отойдите, кому сказано, Роза, Роза, забери Сидалию, а то я за себя не отвечаю, да не толкайте же меня, я ничего не вижу, как хорошо, думает Сузана, пытаясь устроиться поудобнее на холодном полу, что я поставила перед дверью ширму, тетки не увидят, какая я ду… не отвлекайся, говорит матушка Голубка, зови, и Сузана зовет, и зовет, и зовет, и, когда ей кажется, что все бесполезно, светящееся лицо луны стремительно…

Я не понимаю, что с вами творится, говорила, хмурясь, доктор Франсишка, так не бывает, так не должно быть, такие невероятные перепады в весе и… и в объеме, вы уверены, что не хотите лечь на обследование? И добавляла почти неодобрительно – коллега. Сузана качала головой, спасибо, говорила она, большое спасибо, у нас все в порядке. И улыбалась.

…а я тебе говорю, что бывают, вот бывают и бывают, и не спорь со мной, я сама вчера видела, привезли тут одну, уже рожала, ее сразу на каталку, даже не переодели, обычная такая, волосы темные, глаза темные, а мальчик родился весь белый, как бумага, даже прозрачный, а глаза серебряные, се-ре-бря-ны-е, у кого хочешь спроси…

Окно долго не поддавалось, Сузана даже подумала, не разбить ли ей стекло, но тут что-то как будто лопнуло, и окно распахнулось. Сузана с трудом забралась на подоконник, выпрямилась и поискала глазами луну. Луна висела прямо напротив окна, вид у нее был встревоженный. Сузана помахала ей рукой и показала большой палец. Потом сложила руки рупором и крикнула: МААААААЛЬЧИК! Постояла, прислушиваясь, и ликующе, будто отвечая на вопрос: На ТЕБЯААААААААА!

Допустим, ключ, допустим, к двери

Дверь не открывалась, хоть плачь. Героиня даже и поплакала, просто чтобы проверить, но дверь не открылась, конечно, и она перестала плакать, все равно никакого толку, а она от слез ужасно устает и потом хочет только спать, а спать нельзя, надо вначале отсюда выйти. Героиню зовут Тина, Элизабет Мария Домингуш, написано в маленькой пластиковой карточке, Тина в прошлом году простояла два часа в очереди в мэрии, чтобы получить эту карточку, а получив, обнаружила, что на ней чужая фотография, совсем чужая, с длинными светлыми волосами, у Тины отродясь не было длинных светлых волос, но она все равно взяла карточку, пусть все думают, что на самом деле волосы у нее длинные и светлые, просто сейчас их не видно.

Тина подходит к двери и начинает дергать ручку. Ручка поддается с какой-то отчаянной готовностью, как будто ей самой хочется прочь отсюда, она вот-вот оторвется, но Тине-то ручка ни к чему, ей бы дверь открыть, а дверь не открывается, вот что обидно. И, главное, Тина же сама себе это устроила – вбежала в квартиру и дверь захлопнула, а ключи не вытащила, сколько раз в детстве мама предупреждала, Тина, говорила мама, Тининья, оливочка моя, не забывай же ты вытаскивать ключи из замка, однажды дверь захлопнется, и ты останешься внутри, и кто тебя тогда спасет? Ты, говорила Тина, и была права, мама всегда спасала, а сейчас спасать некому, мама далеко, очень далеко мама, одна надежда, что Вашку скоро придет, это же из-за него Тина бежала, как сумасшедшая, хотела успеть первой, в одной руке свернутый надувной матрац, в другой – сумка с апельсинами, вином и большой шоколадкой, просто огромной, почти полкило шоколада, Тина купила самую большую плитку, какую нашла, Вашку сладкоежка, Тина тоже, хотя старается держаться, а Вашку и не старается, ему незачем, Тина представляет себе Вашку, такого бархатного, такого теплого и золотистого, как эвкалиптовый мед на просвет, как янтарь на солнце, как пенка на первом утреннем кофе, как будто взяли все самое лучшее, что есть на свете, собрали и сделали Вашку, специально для Тины сделали, больше ни для кого, у Тины даже ладони начинают ныть, как хочется, чтобы Вашку прямо сейчас оказался здесь, и его можно было трогать, гладить и удивляться тому, что вот он, живой, и черт с ним, с забытым в двери ключом.

А я не люблю кофе, говоришь ты, можно Вашку будет какао? Можно, говорю, пусть будет какао. С молоком? Фффу, говоришь ты и зажимаешь нос двумя пальцами. С молоком сама пей!

Тина ходит по квартире, квартира крошечная и совсем пустая, они специально такую выбирали, то есть Тина хотела большую, но Вашку сказал, зачем это, и Тина согласилась, действительно незачем, а потом они нашли эту, маленькую пустую квартиру в маленьком пустом доме, Тина даже думала, что он под слом, но нет, внутри дом был совсем как новый, четыре красивые квартиры, две с окнами на улицу, две с окнами во двор, Тина и Вашку выбрали с окнами во двор, дворик тоже маленький и немного темный, цветы там какие-то все время цветут, душно пахнут, Тина не любит смотреть из окон на дворик, ей почему-то делается страшно, но сейчас она раскрывает окно и выглядывает наружу, вдруг там кто-нибудь есть, и его можно будет попросить подняться по лестнице и выпустить ее,