— Нет, — сказал Юко. Как раз наоборот. Такое впечатление, что армия снега услышала наши мольбы и подготовилась к нашему визиту. Нэж здесь. Но ее тело стало еще ближе к нам. Теперь она всего в двух-трех сантиметрах льда от нас. Ее почти можно коснуться.

Она была там. Это прекрасное белокурое создание, хрупкое как мечта. Она была мертва и при этом казалась дивой. Она спала подо льдом. Но скоро она покинет свою могилу.

На самом деле она не была обнажена, как он мог подумать в первый раз, но одежда канатоходца так долго оставалась погребенной подо льдом, что стала почти прозрачной. И ее изящное, почти невесомое тело казалось от этого еще более хрупким. Юко бросился на землю и стал скрести ногтями лед. Наконец появилось лицо Нэж. Он взял руку Сосэки и положил ее на лицо девушки.

— Вы чувствуете ее лицо? Чувствуете ее кожу? Рука старика ласкала радость потерянной любви. Сосэки был слеп. Но ему не нужны были глаза, чтобы узнать знакомые черты.

Лицо девушки так хорошо сохранилось, что ему хватило единственного легкого прикосновения к голубым векам.

— Это она. Это Нэж. Ты не солгал мне.

Он упал на колени и горячо оплакивал вновь обретенную молодость жизни.

Сосэки больше не спустился с горы. Он лег на лед рядом со своей любовью и закрыл глаза.

Юко пытался отговорить его от этого безумия, но учитель ответил безмятежным голосом:

— Оставь меня в покое. Я нашел свое место. Навечно.

И он заснул рядом с нетронутым телом девушки.

Он умер, и белизна мира поглотила его.

Он был счастлив.

Всей глубиной своего сердца.

Юко вернулся с горы один.

И пошел на север.

К снегу.

Он больше не возвращался туда. Он двигался по дороге домой будто по веревке, натянутой с юга на север Японии. Как канатоходец.

Когда он добрался до дома, отец спросил о путешествии и уроках мастера. Но Юко не ответил. Он закрылся в своей мастерской и не выходил оттуда несколько дней.

Однажды утром, не удержавшись, священник потребовал объяснить это добровольное заточение. Юко ответил:

— Отец, Сосэки больше нет. Теперь оставьте меня, я должен почтить его память.

Он закрылся на два оборота и заплакал.

Но несмотря на дружбу и восхищение, которое он испытывал к этому человеку, Юко оплакивал вовсе не смерть учителя.

Он оплакивал свою любовь, потерянную в снегах.

Он мечтал о многих ночах с женщиной, погребенной во льдах.

О Снеге.

Однажды ночью к нему пришла девушка с площади и хотела отдаться ему, но юноша оттолкнул ее с усталым вздохом. Она ушла, рыдая, и больше он ее не видел.

Времена года проносились в песке времени.

В первые дни зимы пошел снег. И вместе с ним на лист шелковой бумаги упали капли чернил первого стихотворения.

С появлением на бумаге первых слов, на сердце у него стало легче. Но все это было лишь обманом. Только поэзия могла облегчить печаль. Когда он прикасался пером к поверхности листа, его сердце становилось холодным как лед.

Это была долгая, ослепительно белая зима.

Однако в первые дни весны почерк Юко изменился. Его стихи стали понемногу приобретать новые оттенки.

Он сам удивлялся, открывая для себя другие цвета, кроме снежного.

Уроки учителя Сосэки наконец начали приносить свои плоды. Серебряные и золотые плоды мечты.

Отныне Юко стал настоящим поэтом. Его хокку больше не были так безнадежно белы. Каждое из них расцвело всеми цветами радуги. Его слова стали ясными и точными. И цветными.

Но территория его сердца оставалась причудливо белой.

Одним апрельским утром, спустя год после смерти Сосэки, молодая девушка пришла к отцу Юко. Священник узнал ее. Это была юная протеже придворного поэта. Девушка, которой его сын ужасно стеснялся и которую так сильно любил. На этот раз она была одна.

Священник принял ее со всеми почестями и предложил чашку обжигающего чая, которую она медленно выпила, любуясь серебристой рекой. Потом он отвел девушку в мастерскую своего сына.

Увидев ее, Юко задрожал, — такой она показалась ему красивой. Хокку которое он аккуратно выписывал на шелковой бумаге, закружилось перед глазами. Перо Юко скользнуло по бумаге, рисуя странный знак Прямую линию, пересеченную запятой. Как изображение канатоходца на веревке красоты.

Юко повернулся к девушке и улыбнулся ей. Не говоря ни слова, она подошла и положила руку ему на плечо. Потом она склонилась над произведением молодого мастера и сказала:

— Без сомнения, это самый красивый портрет моей матери, который я когда-либо видела. Ее звали Весенней Снежинкой.

Юноша посмотрел на лежащий перед ним рисунок, потом на нее, и вдруг понял, что она — совершенная мечта в той капле реальности, что все еще витала в воздухе.

— Я ждал вас очень долго, — сказал он.

Она положила голову на его плечо и закрыла глаза.

— Я знала, что ты сможешь ждать.

Этой ночью они в первый раз занимались любовью. Он — молодой поэт, а она — дочь учителя и женщины во льдах.

Он целовал ее лицо, грудь, живот.

Утром они наконец сдались сну.

Снаружи шел снег.

Есть два вида людей.

Есть такие, которые живут, играют и умирают.

Есть такие, которые не делают ничего, лишь балансируют на гребне жизни.

Есть актеры.

И есть канатоходцы.

Юко так и не пошел к императору.

Весенняя Снежинка так и не пошла по канату.

Ни в коем случае история не должна была повториться.

Они поженились в первые дни лета на берегу серебристой реки.

И они любили друг друга,

Шагая по канату Снега

Maxence Fermine

Neige