– О-о-о! О-о-о! – восхищенно застонала толпа. Она сомкнулась над нашими головами, но Маша с Петей быстро разогнали всех обратно, чтобы лишнее движение или дыхание не помешало дуэлянтам.

У новенького дрожали руки. Он хлопнул неуверенно, не изогнув ладонь, и снова перевернул только один вкладыш.

Я смотрела на бумажку перед собой, настолько тонкую и прозрачную, что видно лимонно-желтый фон и очертания «Олдсмобиля» на нем. Уверенно шлепнула по ней, но она осталась лежать.

– Небольшая отсрочка, домой пока не идем, – раздалось из толпы болельщиков.

Новенький снова неуверенно шлепает и снова переворачивает один вкладыш. Он с досадой вытирает руку о штанину.

Мой ход. Смыкаю пальцы, изгибаю ладонь, прицеливаюсь. Шлепок – и «Олдсмобиль» издевательски остается лежать как был.

Противник переворачивает еще один вкладыш.

«Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.

И еще один уходит к новенькому.

Картинкой вниз.

– Перерыв! – объявляет Маша.

Она берет номер двести сорок, проверяет, не прилип ли он к столу, бережно дышит на него и протирает с обеих сторон. Я сверлю глазами противника, он не смотрит на меня и вытирает платочком пот со лба. Дуэль продолжается.

Через считаные минуты новенький так же неуверенно переворачивает и забирает по одному все вкладыши из моей стопки. «Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.

С обеих сторон осталось по одному вкладышу. Передо мной – номер двести сорок, перед новеньким, судя по очертаниям, двести первый, «Корвет Спайдер», один из моих любимых.

Смешки болельщиков стихают. Они плотно смыкаются над нашими головами и стараются не дышать. Маша с Петей захвачены игрой, поэтому не отгоняют их.

Я заношу руку над «Олдсмобилем». Она чуть заметно дрожит и немного вспотела. Последнее к лучшему – так вкладыш с большей вероятностью прилипнет к ладони и перевернется. Вдыхаю побольше воздуха, одновременно занося ладонь над вкладышем. Резко – глаз не успевает следить – шлепаю по нему.

Зрители стонут. Маша и Петя выдыхают воздух, набранный несколько ходов назад. Мимо окон, каркая, пролетает ворона.

«Олдсмобиль-Круизер-Вагон» лежит передо мной во всей красе: продолговатый багажник, несуразно вытянутый нос. Картинка чуть потерлась посередине, по линии сгиба. Я беру его, поднимаю альбом, открываю и заполняю пустой кармашек.

Всю неделю я демонстрирую желающим коллекции. Новости о дуэли и красивом выигрыше в один момент облетели школу, на меня приходят посмотреть просто так, а в коридорах за спиной перешептываются, и в шепоте слышится:

– Выиграла… две коллекции… упертая девчонка.

Слова эти лучше любой музыки.

Новенький держался молодцом, я поняла, что парень он неплохой, но подружиться мы не смогли – через месяц он с родителями уехал в Германию, так что никто не успел запомнить его имени.

* * *

Победа во вкладышной войне напрочь отбила у меня желание заниматься коллекционированием дальше. И когда на следующей неделе альбом был украден из раздевалки, я только пожала плечами – мне было все равно. Я перестала следить за коллекциями и вкладышными дуэлями. Года через три мода на вкладыши начала сходить на нет, а потом мы вовсе забыли о них. Мы взрослели, и у нас появлялись другие интересы.

– У меня только футболка и кроссовки.

– Ничего страшного, все туристы так ходят. Но на роликах не пустят, – на всякий случай предупредила я.

Племяш рассмеялся. После возвращения чемодана из Стамбула Кирилл снимал ролики только на ночь. Он объездил весь центр и явно чувствовал себя увереннее.

– Вообще-то я в опере ни разу не был, – признался он. – Только на «Ютубе» смотрел отрывками.

Решение пойти на «Тоску» было ошибкой. Мы поняли это на десятой минуте трехчасовой оперы.

– Я сейчас умру, – прошептал мне Кирилл.

– Главное – продержаться до антракта. Потом уйдем, – шепотом ответила я. – Любуйся костюмами.

– Каварадосси похож на мою соседку снизу.

Мы прикрыли рты и засмеялись. Сзади на нас зашикали ценители оперы.

В антракте вышли из Мариинки и зашли в ближайшее кафе. Заказали кофе и пирожных. Решили, что на следующей неделе пойдем в театр – мы оба его любим.

– Маша, Женя уже пришла! – крикнула Машина мама в глубину квартиры, увидев меня на пороге. – Чай с тортом будешь?

– Уже опаздываем. – Но я уточнила на всякий случай: – С каким?

– Шоколадный, – ответила тетя Рая, переставляя обувь ближе к стене, чтобы я могла пройти в узкой прихожей.

– Не. Вот если бы «Птичье молоко»…

– Фу-ты ну-ты, – засмеялась она.

Иногда я бывала очень невоспитанной.

– Зарплату вам, смотрю, выдали, – светски заметила я.

Прихожка была заставлена синими ведрами и оранжевыми пластмассовыми тазами, стоявшими друг на дружке чуть не по двадцать штук. Некоторые башни опасно склонялись над нашими головами.

– Да, выдали. Возьмете домой парочку?

– Нет, у нас уже три таза и два ведра, – ответила я, поправляя пальцем одну башню.

– Может, родственникам надо?

– Я спрошу.

Маша появилась на пороге своей комнаты. Она была в белом шерстяном платье до колен и в модной кожаной жилетке поверх. Волосы уложены на косой пробор. Показалось, что она немного подкрасила губы.

– Мам, отрежь билеты, – попросила Маша, пряча лицо.

Точно, накрасилась.

Тетя Рая достала из ящика свернутые в плотный рулончик и перетянутые резинкой билеты. Мы развернули рулон выше нашего роста и выбирали места.

– Так, двенадцатый ряд, места с шестого по шестидесятое.

– Ближе рядов не было? – возмутилась Маша.

– Что дали, то дали, – спокойно ответила тетя Рая, продолжая перебирать ленту билетов.

– Тогда давай восемнадцатое и девятнадцатое.

Тетя Рая достала из того же ящика ножницы и аккуратно выстригла два билета.

– Держите.

Я взяла. Пока Маша одевалась, проверила дату – восемнадцатое марта. Кокчетавский областной драматический театр. Спектакль – «Много шума из ничего». Билеты были из дешевейшей серой бумаги, печать – синими чернилами. Бережно сложила вдоль линии и положила в карман.

Сегодня все должно было решиться раз и навсегда.

До театра было минут пятнадцать пешком. По дороге ломали лед на лужах. Было высочайшим мастерством оставить трещины, не продавив лед до воды.