бы не обсуждать цыплят, прибитых гвоздями к насесту? — взмолилась я. — Во всяком случае, не в тот момент, когда я собираюсь съесть бутерброд с яйцом.

— Я хочу сказать, — продолжает Карен, как будто не слыша моих слов, — что это может быть результат написания текста для какой-то тупой шавки. Например, начать относиться к ним так, будто они ЛЮДИ?

— Ты про что, черт побери? И вообще, не пишу я никакого текста для собак! Если бы ты хоть раз посмотрела передачу, то заметила бы, что удивительная Грейс слишком занята, чтобы пускаться в пустую болтовню.

Хотя теперь, когда я об этом думаю, мне смешно, что личная жизнь цыплят в последнее время начала меня беспокоить. Может, Карен и права и все происходит от указаний, которые я вставляю в свои сценарии. Например: «Грейс чувствует, что Томми в опасности». Или: «Грейс первым делом думает о безопасности детей в школьном автобусе».

К моменту нашего расставания Карен, похоже, забывает о моей неусыпной заботе о цыплятах и моей несостоятельности в качестве творческой личности. Она снова в легкомысленном настроении, чмокает меня в щеку, произносит: «Счастливого пути домой, детка!» — и в последний раз ослепляет меня своей белозубой улыбкой. Все признаки ее раздражения испарились, не оставив никакого следа. Я опять есть то, чем меня считает Карен, и опять же — она никогда не ошибается.

Я поражаюсь: что есть во мне такого, что вызывает подобные предположения? Когда я была ребенком, мой брат Пол, совсем как Карен, постоянно менял свое ко мне отношение. То он на меня безумно злился, то яростно защищал. Он был из тех братьев, кто мог поотрывать головы моим куклам, но на которого можно было рассчитывать, что он отвезет меня домой в коляске во время грозы, тогда как другие дети смеялись надо мной из-за того, что я ее боялась. Как с Полом, так и с Карен я никак не могла понять, что же такое во мне вызывало эти перемены.

Мы близнецы, но почему-то Пол всегда выглядел старше. Надо сказать, что, когда нам исполнилось по одиннадцать лет, я еще не покинула мира фантазий, а Пол уже привык болтаться на углу с приятелями и строить из себя крутого. Что означало, что каждый день по дороге из школы домой я вынуждена была скакать мимо него верхом на воображаемой лошади.

Сначала Пол пытался защитить меня от презрительного свиста своих дружков. Но когда я не высказала ни малейшего намерения отказаться от лошади, он страшно рассвирепел и пожаловался матери. От нее он помощи не дождался, потому что всегда можно было рассчитывать, что она примет сторону воображения и творчества, а не тупой и скучной обыденности.

Наконец приятели достали Пола своими издевательствами над его полоумной сестрой, и он решил взять закон в свои руки. Однажды, вместо того чтобы просто стоять с ребятами и сгорать со стыда, когда я промчалась мимо на своей лошади Хайтейл, он последовал за мной домой. И подступил ко мне в гараже, который служил стойлом для моей воображаемой лошади.

— Где она? — решительно спросил он. — Где эта проклятая лошадь?

Меня слишком напутало слово «проклятая», и я послушно показала в том направлении, где стояла Хайтейл, спокойно жуя невидимый овес.

— Вон там.

Из-за спины брат вытащил духовое ружье, которое подарили ему на Рождество, строжайше предупредив, чтобы он никогда не направлял его в сторону живого существа. Но теперь он не просто направил его на мою лошадь, он нажал на курок. Раздался громкий хлопок, и в следующую секунду моя воображаемая лошадь лежала на цементном полу семейного гаража совсем мертвая, как будто была сделана из плоти и крови.

Даже Пол замер на мгновение, не сводя взгляда с места, в которое выстрелил, как будто и он тоже мог видеть, что натворил. Возможно, то был самый темный, но впечатляющий час фантазии.

Брат отбросил в сторону ружье и выбежал из гаража. К чести его нужно сказать, что он искренне раскаивался. Вплоть до следующего дня, когда я проскакала мимо него и его друзей — на этот раз на новом жеребце, которого я назвала Черная Магия. Бедный Пол! По выражению его лица можно было увидеть, что он понял то, что я знала давно — даже духовое ружье в качестве оружия не идет ни в какое сравнение с необузданной фантазией.

Мое родство с Полом было чисто биологическим. Мы ни тогда, ни сейчас даже отдаленно не похожи друг на друга. Нам нужны разные вещи. Так было всегда. Доказательство — убийство Полом моей лошади.

С другой стороны, родство с Карен — это то, что она мне навязывала. Но в основе своей мы с ней не одинаковые. Не больше похожи друг на друга, чем мы с братом. Наверное, Карен тоже это понимает. Но она не берет примера с Пола и упрямо отказывается с этим согласиться.

Хайтейл мертва, да здравствует Черная Магия! Это примерно все, что я знаю на земле, все, что мне требуется знать. Несмотря на то, что некоторые иногда считают, что во мне кроется нечто большее.

Глава пятая

Я не слишком хорошо помню, какая из девушек Джерри вытащила меня из приюта и затем поселилась со мной у Джерри. Если вы сочтете меня неблагодарной свиньей, потому что я не запомнил ее имени, вы должны понять, что ее пребывание в доме Джерри было не слишком продолжительным. Джерри — один из тех парней, у которых отношения просто случаются. А затем так же быстро кончаются. Наверное, это забавно, что из всех его случайных связей я оказался единственным, который до сих пор задержался. Несмотря на то, что эта наша связь — единственная, которую Джерри выбирал не сам.

Да еще как не выбирал. Мое самое яркое впечатление от того дня, когда я впервые появился в его доме — полное ужаса выражение на его лице, когда он открыл дверь квартиры и увидел меня, стоящего на коврике с обрывком веревки вокруг шеи. Не то чтобы я долго простоял на коврике. Прежде чем девушка успела снять веревку, я вырвал ее у нее из рук, проехался по паркету и, не раздумывая, задрал ногу у первого вертикального предмета.

Это оказалась одна из драгоценных музыкальных колонок Джерри. Сначала раздалось приглушенное шипение, затем громкий звук, за которым последовал вопль Джерри и торопливое извинение девушки, которая явно рассчитывала, что я окажусь приятным сюрпризом.

Тот еще сюрприз получился. Вскоре после этого девушка исчезла. Временно. Она